Орден Святой Елены
Шрифт:
— А… можно и то и другое? — сказала она тихо, и полицейскій подавился и закашлялся: — сперва одно, а потомъ — другое? Ну… сперва въ кабинет? и нежно, а уже потомъ — по-плохому? Или наоборотъ?
Глава 10
Глава 10
Как говаривал Бернард Шоу, танец — это вертикальное выражение горизонтального желания. Страсть, движение, аргентинское танго, поворот бедра, прикушенная губа, рука на талии и мягкие упругости, которые вдруг прижимаются к тебе на долю секунды…
К сожалению, танцевали на приеме отнюдь не танго, а какой-то полонез или вальс… не знаю, как это назвать, но происходящее
— Сонечка, радость моя, вынужден тебя предупредить, — перехожу на «ты», чтобы подчеркнуть всю тяжесть ситуации, не время для политесов, тут грандиозный позор наклевывается через… девять, восемь, семь…
— Да? — поворачивает ко мне голову Волконская и в ее глазах я вижу пустоту. Нет, вот правда. Глаза у нее пусты, как будто дома никто не живет. Как будто ее снулой рыбиной по голове пристукнули и она — так и ходит с тех пор. Бывает такое, когда ты с человеком разговариваешь, а он не здесь, не с тобой, а как будто где-то далеко-далеко. Когда ты его спрашиваешь, что он на ужин будет есть, а он в уме дифференциальные уравнения решает.
— Соня, я совершенно не умею танцевать. — говорю я: — мы опозоримся сейчас. И ладно я, мне-то что, я и многоженец и вообще… гусар. Легкая кавалерия сраму не имет, как говорит моя дражайшая Машенька, легкая кавалерия срам производит одним своим существованием. Не любит она у меня легкую кавалерию, да.
— Не умеешь танцевать? — легко и непринужденно она переходит на «ты» и без формальностей: — а тебе и не надо. Я поведу.
— Даже так — я обязательно споткнусь и кого-нибудь задену. Или в стенку впечатаю. Ногу сломаю. Скандал. Крики. Целителей вызывать.
— Было бы хорошо… — лицо Софьи Волконской принимает мечтательное выражение: — а можно на ногу Лопухиной наступить? Или Альферову? Кутайсовой? У меня список есть.
— У тебя есть список? — задаюсь вопросом я, следуя за ней. Ладно, наше дело предупредить, а там уж — позориться, так позориться. Мы с ней встаем в «позицию», она поправляет мои руки (хм, так их надо выше держать). Звучит музыка и я начинаю перебирать ногами, стараясь попадать в такт и не наступить ей на ногу. Пока мы вертимся на месте — я еще спокоен, пусть и стыдно, что не в такт и невпопад, но стыд глаза не выест, а вот как только пары двигаться начнут…
К моему удивлению — я не спотыкаюсь, не наступаю никому на ногу, более того — мы с Софьей Волконской — скользим над натертым паркетом танцевальной залы
Я перебираю ногами, чувствую упругость девичьего тела, когда на очередном повороте Волконская случайно прижимается ко мне грудью… она не носит корсета, это чувствуется сразу. И… пожалуй не только корсета.
— Как ты это делаешь? — спрашиваю я у нее. Спрашиваю, потому что невесть откуда взявшуюся грацию можно оправдать памятью тела, ну или природным талантом к танцам, все можно объяснить, кроме одного. В момент, когда наша пара легким и непринужденным движением скользит направо вместе со всеми остальными — я стоял на месте! Да, ногами перебирал, делал вид что танцую, но я совершенно точно не делал такой вот поворот оверштаг! Или как говорят на флоте «поворот все вдруг!». И это чертовски сбивает с панталыку, когда ты и думать не думаешь поворачивать, а вся танцевальная зала вокруг тебя — раз и разворачивается! И уж это списать на то, что «Уваров вдруг научился танцевать» я точно списать не могу.
— Что именно? — рассеяно спрашивает у меня Волконская, скользя в танце, словно белая лилия по поверхности пруда: — если ты о моих друзьях, то я просто ношу их с собой. Все время. Так лучше.
— Нет, я не о друзьях. — желая проверить свою теорию — я вовсе перестаю перебирать ногами, стою прямо, но мы с ней все также продолжаем кружиться в танце, словно парочка танцоров из музыкальной шкатулки, прикрепленные к крышке и вынужденные вертеться вокруг своей оси. Тут же мы не только вокруг своей оси крутимся, но и по залу перемещаемся!
— Как ты делаешь так, чтобы мы — танцевали? — спрашиваю я: — я же стою сейчас.
— И совершенно неправильно. Если бы ты немного двигался, мне было бы легче. — отвечает Волконская: — а ты как оловянный солдатик встал. Хотя… если ты хочешь так… просто мне показалось что это тебе поможет.
— Это мне помогает, — признаюсь я: — я бы уже минуту как всем ноги поотдавливал… но как?! Как у тебя это получается?
— Не знаю, — пожимает плечами она: — получается и все. Я… просто так хочу.
— Вот как, — я опускаю взгляд вниз, на ноги. Паркетный пол под нами кружится и движется, а мои ноги — стоят на месте. Она попросту перемещает нас в пространстве. Но какова координация… ведь она должна перемещать нас на заранее заданное расстояние, причем постоянно, причем под музыку, в определенном темпе. Мысленно прикидываю энергию переноса, а также объем вычислений, необходимый для потокового расчета местоположения пары во время танца и уважительно гляжу на Волконскую. Какой у нее ранг? Шестой? Если она вот так может перемещать… нет, это не перемещение! Вот она моя нога — она не перемещается никуда, я чувствую паркет под ногой, ничто не движется, но и кусок паркета не вырывается и за нами не перемещается… искажение пространства. На каком расстоянии? Каковы пределы ее силы? Если предположить, что она может искажать пространство на длительный срок — вот тебе еще одна контр-сила, Уваров, против которой ты бессилен.Подвесить тебя в искаженном пространстве и все… а если она перемещать эти пузыри может — то и на орбиту вывести сможет, или в ямку прикопать, как мастера из Восточной Ся. Ведь мне для того, чтобы кинетическую энергию удара воплотить в победу — надо кулаком стукнуть. А… не стукнешь тут кулаком. Как тут стукнуть, когда пространство искажается и вместо метра — два стало. А то и километр. Или по-местному — вместо аршина — верста. Неудивительно, что никто с Волконской связываться не хочет несмотря на то, что вид у нее словно у спящей наяву.