Орден Желтого Дятла
Шрифт:
«Что ж это за ответ! — воскликнул Педриньо и обиделся. — Перышко меня за нос водит!»
Но я, то есть Эмилия, которая, как вам известно, неглупа, сразу заподозрила, что здесь что-то не так. Подошла я поближе к Рабико, незаметно потянула носом и почувствовала, что пахнет съеденным письмом, то есть ветчиной.
«Ты сожрал письмо, Рабико! — закричала я. — От тебя и сейчас письмом пахнет!»
«Я не жрал, Эмилия! Честное слово, не жрал!..» — поклялся клятвопреступник.
«Сожрал! Сожрал! Сожрал!..»
Вы как раз в этот момент вошли, граф, помните? И я сказала:
«Граф, вы ученый сыщик, Шерлока Холмса читали, расследуйте это дело. Приложите вашу науку к пятачку Рабико и ответьте, съел он или не съел письмо, написанное на бумаге от бутербродов с ветчиной».
Вы, граф, пошли искать лупу и исследовали все щетинки на морде Рабико. И сказали: «Налицо следы письма». Рабико стал
«Наблюдаются в зубах данного четвероногого кусочки жеваной бумаги!» Так ведь было, граф, да?
Тут же Педриньо не захотел слушать дальше и дал маркизу такого пинка, что тот отлетел метров на пять, произнося: «Хру, хру, хру-у-у!» — и едва унес ноги.
Вот опишите этот случай, граф. А потом можете описать всю историю Киндима, который…
— Бу-у-у-у!.. — раздался в окне мощный бас, прервав наставления Эмилии.
Граф обернулся. Это был сам Киндим, легок на помине. Носорог просунул нос и рог в окно. Эмилия, быстро вскочив на подоконник, села верхом на нос, держась за рог.
— Ну, работайте, граф! – крикнула она весело. — Мы скоро вернемся!
Глава 4. Граф раздражается... Портрет Эмилии.
Граф написал историю со съеденным письмом и тут вспомнил, что у него тоже есть руки, и остановился, чтоб их потереть. Потер и перечел последнюю главу. Ему понравилось. Он даже засмеялся и подумал про себя: «Мастак я писать-то! Но все равно, сколько б я ни писал, меня писателем не назовут, нет. Эмилия не допустит. Эта нахалка все мои произведения подпишет сама…» Граф постепенно раздражался и вдруг разразился:
— Я ей покажу! — сказал он вслух. — Я такое напишу! А когда она придет и заставит меня читать, я это место пропущу. Вот что!.. И он стал писать:
"Портрет Эмилии. Эмилия — бессердечная тиранка. Никого ей не жалко. Когда тетушка Настасия режет кур, все убегают и затыкают уши. Эмилия, напротив, помогает, дает советы. Кроме того, она ужасная эгоистка. Думает только о себе и своих планах. Потому она такая богатая. У меня, например, нет ничего, кроме шляпы, а вы побывайте когда-нибудь в кукольной комнате Эмилии: чего там только нету! Целый музей! Потому что она дьявольски любопытна, все хочет знать, все ее интересует; что найдет — ничего не бросает, все, говорит, в хозяйстве пригодится. Во-первых, она собирает головы, руки и ноги всех кукол, которых ломает Носишка, и делает себе из них родственников. Собирает цветные стеклышки, черепочки. Как-то раз она нарочно разбила зеленую чашку донны Бенты, чтоб дополнить свою коллекцию черепочков, а то зеленого у нее, видите ли, не было и, значит, по ее мнению, коллекция была «не в порядке». А в отношении порядка Эмилия просто ненормальная. Во всем любит порядок —страсть!
В отношении коллекций она тоже ненормальная. У нее коллекции всего: она сушит бабочек, сушит жучков, сушит цветы. Чего она только не сушит! У нее есть сушеная летучая мышь — чучело. И как она успевает наводить порядок в своем хозяйстве и собирать все эти коллекции, когда она целый день шныряет по дому и по саду? Просто ума не приложу! Есть у нее и коллекция марок. Только она их собирает тоже по-своему, не как все люди. А именно: вырезает из них головки и другие рисуночки и наклеивает в альбом…
Эмилия — существо непонятное. Она иногда совершает безумные поступки, а иногда проявляет такой ум, что все просто поражаются. Говорит такие глупости, что уши вянут, а вдруг возьмет, да и скажет что-нибудь такое, что даже донну Бенту заставит призадуматься. Воображение-то у нее и правда богатое: начнет мечтать и строить планы — так хочешь не хочешь, а заслушаешься. И до чего ж хитра, негодяйка! Иной раз кажется, что она всех насквозь видит и может угадать сегодня, что случится завтра; быстро соображает, отрицать не могу: что касается сообразительности, так такой второй, как Эмилия, в целом мире не найдете…
И каких она только не придумывает шалостей! Как-то раз, после ее очередной выходки, я спросил ее:
— Эмилия, но, в конце концов, что вы за существо?
Она вздернула этот свой нахальный вышитый нос и сказала:
— Существо независимое!
Я задумался. Действительно, Эмилия — самое независимое на свете существо. Даже имена всем дает другие — которые, по ее мнению, подходят. Носорога называет Киндим, меня — Маис… Ну что вы
Упряма она невозможно: если что задумает, так пристанет к вам как клещ — не отдерете. Так что вы уж на все соглашаетесь, только бы отстала. Но, если сказать по совести, сколько бы ее все ни ругали — и дурой, и упрямой ослицей, и как-нибудь еще, — а в трудный момент все-таки прибегаем к ней: «Эмилия, ну что же ты, придумай что-нибудь! Где ж твои идеи?» А идей у Эмилии больше, чем блох у бродячего пса. Зато уж как она гордится своими идеями, как нос задирает! Даже бывает недовольна, если что-нибудь хорошее придумает кто-то другой.
— Моя сила не в руках, а в голове, — говорит. Это-то верно: стоит Эмилии ударить себя по голове, как из этой головы начинают вылетать мысли, как осы из гнезда. А то, бывает, подопрет голову руками, словно выжимает идею, посидит так немного и вдруг сверкнет глазами — значит, идея выжалась. Но, думаете, она всегда даст вам совет? Ничего подобного: только в случае большой опасности или когда происходит нечто особо важное; мелочи жизни ее, видите ли, не занимают. Зато надо сознаться, что из всякого трудного положения она всегда находит выход: сколько раз она нас всех спасала от больших бед. Вот-вот, кажется «конец света», как говорит тетушка Настасия, и вдруг Эмилия выкинет какую-нибудь из своих штучек, и смотришь — все уладилось. Она ведь ничего не боится, ни перед чем не останавливается и никогда не вешает свой наглый нос.
Мысли у нее — как молнии, а глаза — как подзорные трубы: если б на луне была блоха, она бы и ее увидела — ей же всюду сунуться надо! И вот что возмутительно: несмотря на все ее чудовищные недостатки, ее почему-то все вокруг обожают и без нее не обходится ни одно дело. Да и не может обойтись, потому что от Эмилии вы никуда не скроетесь — она все равно вас нагонит, как ветер. Один раз…"
В этом месте записок вошла Эмилия.
— Ну, как дела, граф? Еще главу написали?
— Написал, — отвечал граф, несколько смутившись. — Еще главу, да…
— О чем?
Граф не знал, как вывернуться:
— Я написал про… про то, как вы…
— Ах, граф, граф! — перебила Эмилия. — Вы умеете врать не лучше меня… У вас такой вид, как у кошки, которая знает, чье мясо съела. Давайте-ка сюда мои записки!
Бедный граф покраснел до корней соломинок. Невозможно обмануть этого чертенка! Он молчал. Эмилия схватила листки и пробежала глазами последнюю главу. Задумалась… Но граф напрасно дрожал и ждал страшной сцены: никакой сцены не последовало. Эмилия только сказала:
— Вы меня предали, сеньор. Написали здесь кучу всяких гадостей, видно, хотели опорочить меня перед читателями. Но, если подумать, то все правда. Врать не люблю, так что пусть останется.
Она снова перечла последнюю главу:
— Да, у меня есть все эти черты и еще многие другие. Ничего вычеркивать не нужно; напротив, можно прибавить…
И вдруг Эмилию осенило:
— Знаете что, граф? Вы можете идти. Я сама закончу мои записки.
Она не особенно вежливо вытолкнула графа из чуланчика, взяла в руки перо и задумалась…
Глава 5. Донна Бента находит записки Эмилии. Педриньо и Носишка — в чулане.
Но тут в дверь постучали. Это была донна Бента.
— Меня удивило, что сегодня тихо, и я пришла посмотреть, в чем дело, — сказала добрая старушка.
— Все в порядке, донна Бента. Просто я пишу записки. Граф начал, а я продолжаю.
— И что же ты пишешь?
— Я пишу, что было. Я пишу правду и иногда выдумываю разные фантазии.
— Если выдумываешь фантазии, так это фантастическая повесть, а не записки.
— Это фантастические записки. Хотите почитать?
— Сейчас нет. Я должна помочь тетушке Настасии выбрать курицу к обеду. Когда закончу это дело, тогда обязательно почитаю. Мне правда интересно, что у тебя в голове…
— Вошек нет… — сказала Эмилия.
Донна Бента рассмеялась и вышла, а Эмилия подняла глаза к потолку и опять задумалась: «Ну вот, старушки всегда во все вмешиваются. Теперь не помню, что хотела писать… Ага, помню… Собиралась всех описать…» Эмилия опять взялась за перо.
— А-а, сеньора Эмилия! — раздались два голоса у нее за спиной. — Пишите записочки, вот как!
Это были Носишка и Педриньо, которым донна Бента («И когда успела?.. Уж эти старушки…» — подумала Эмилия) уже все рассказала.
— Я хочу почитать кусочек, — сказала Носишка.
Эмилия заслонила записки рукой:
— Нельзя. Еще не принято к печати.
— Да чего ты капризничаешь? Боишься, что я их съем? — И Носишка вырвала у Эмилии листки и стала читать.
Прочла пару страниц. Ей понравилось.