Орехов
Шрифт:
– Не твое, не лапай!
– сказал Вовка отцу и отдал письмо Орехову.
– Ладно, успеется!
– равнодушно, не глядя даже на конверт, Орехов отложил письмо на стол.
– А может, что интересное? Срочное какое-нибудь?
– Дрожжин сам усмехнулся такому предположению.
– Может, тебя восстанавливают на прежней ответственной должности, а?.. Вот это бы да!
– Поди ты... Неужели ты воображаешь, что я мечтаю?
– В случае чего, ты тогда меня с Вовкой к себе в секретарши возьми.
– Будет
– с удовольствием слушая, снисходительно усмехнулся Вовка.
– Завелся!
– Я у двери сяду и пойду от посетителей отлаиваться: "Вы куда претесь, гражданка? Товарищ Орехов совершенно занятый для разговоров с вами!.. Товарищ Орехов проводит важное совещание!" - а ты в это время сиди за дверью, бутерброды с разной начинкой кушай, кофием запивай...
– Не был я таким. Это в "Крокодиле" рисуют, отвяжись ты от меня.
– Ага, мне тоже не верится, - вдумчиво разглядывая стакан в своей руке, Дрожжин вздохнул.
– Не верится, что ты каким-то там... этим... работником был.
– Мне тоже не верится.
– А не снится? Во сне?
– Нет... Так, кое-какая сволочь снится.
– Это сон в руку... Возьми нашего черта. Это начальник? Он же ни в зуб ногой! Техники не нюхал, а только может свободно всякие слова употреблять из техники... и то другой раз невпопад!
Орехов молчал и думал прежнее. Снова видел двор, куда он вышел после того заседания, дождик и черные лужи под ногами, темный вечер, и машины одна за другой зажигают фары, урчат остывшими за время ожидания моторами и одна за другой разъезжаются, двор пустеет. И он остается один.
Дрожжин повертел письмо перед собой и сказал:
– Нет, тут тебе повышения не предвидится. Ну почитай! Личное.
Орехов нехотя принял конверт, который тыкал ему в руки Дрожжин, осмотрел его с обеих сторон, нахмурился, медленно надорвал с угла и вытащил листок, исписанный крупными круглыми буквами. Посмотрел вблизи, потом, отодвинув листок подальше, опять пригляделся и криво усмехнулся. Хмыкнул и слегка помахал бумажкой в воздухе.
– Скажите пожалуйста!.. Письма мне стала писать!.. Вот до чего!..
Потом он быстро пробежал глазами письмо, нахмурился, сразу же перечел его еще раз - оно было совсем коротенькое, - быстро сел на койке с письмом в руке, точно собираясь вскочить и бежать, но остался сидеть неподвижно.
Дрожжин, внимательно к нему приглядываясь, сочувственно сказал:
– Это от бабы!
– Нужны мне твои бабы.
– От бабы! Зачем отрекаешься, когда я вижу.
– Какая там баба... От жены.
– Ух ты!.. У тебя, оказывается, и жена есть? Вот это да!.. Как же это понимать?.. Вроде как у меня?.. Ты что? Алименты платишь?
– Ну, плачу, отвяжись.
– Все ясно. Ай-ай-ай!.. Знаешь, тогда давай мне, я прочитаю и дам тебе совет... Не даешь? Не надо, не давай. Я тебе так все
– Он задумался, сильно морща лоб, так что даже уши зашевелились, и разом просиял: - А вот что: "Пришли мне, котик, еще деньжоночек!" Ну, скажи, не угадал?
Орехов пожевал губами, поморщился, сплевывая приставшую табачную крошку.
– Насчет котика не угадал.
– Не надо котика!
– покладисто согласился Дрожжин.
– А про деньги? Точно! И все они одна в одну, одна в одну!.. "А не пришлешь, буду жаловаться в партийную организацию!" Так?
– Пальцем в небо.
– Ага, нет? Тогда, значит, скорей всего, она пишет, что по тебе соскучилась! Опять нет? Тогда: "Ах, скучаю, тоскую, помираю, пришли мне срочно всю зарплату без вычетов". Ну, признавайся! Я же не для смеха, я тебя утешить, я помочь тебе хочу. От души, как человеку. А?
– Да, денег просит.
– Как в одной форме их всех штамповали! Все выманит из человека, выжмет досуха, и тогда ей тебя не надо, хоть кидайся из окна головой в помойку!
– Я ей и так не нужен.
– А это она лучше твоего знает, а все равно выманивает! Алименты взыскивает? Закон! Но на этом точка! И дальше не поддавайся! Один раз поддашься, они и пойдут, и пойдут!.. И над тобой же потешаться будут.
– "Они"-то кто?
– Она со своим хахалем!
– Это еще откуда?
– Нет, ты меня убиваешь! С какой полки ты свалился? Ты сколько лет ее не видел, свою бабу, и воображаешь, она там сидит у окошка, кулаком подперевшись, тебя дожидается? Охти!
– Ничего я не воображаю. Мне дела нет, а ты чего надрываешься?
– Как не надрываться!
– Дрожжин отчаянно всплеснул руками.
– Я сочувствую! Она у тебя что? Горбатая? Кривая?
– Я уж и позабыл. Не помню, какая она.
– Была бы горбатая, ты бы не позабыл. Нет, она молодая, и ты ее такие предательские строчки читаешь, и душа в тебе киснет! Ты размякнуть готов! Ты на меня посмотри: перед тобой человек, пострадавший от слабости! Сгубил жизнь свою, и семейную, и личную, и теперь не могу на тебя спокойно глядеть, как ты спотыкаешься над той самой ямой! В какую я нырнул по самые уши, и вот сидим с Вовкой!..
– Ладно, меня ты не впутывай!
– равнодушно пробурчал Вовка с набитым ртом.
– Помалкивай, дурачок, - грустно сказал Дрожжин.
– Ты ничего этого не слушай. Или забывай тут же.
– Ладно, забыл уж. Ты чего повеселей заводя.
– Да, да, самое веселенькое! Скажи мне, Орехов, почему это такое Пушкин свою жену знал: "Мой ангел!" А у нас нет другого, как "Моя баба!". И кто тут прав?
– Ты свою и бабой-то небось не называл.
– Верно, Орехов! Это ты верно сказал... Я, скорей всего, именно ангелом ее считал. Конечно, про себя.