Орел и Волки
Шрифт:
В толпе послышались крики восторга, но, оглядевшись, Катон понял, что очень многие устрашены увиденным и хранят гробовое молчание.
— Дерьмо, — бормотал Макрон. — Вот дерьмо. Люди так умирать не должны.
— Даже предатели, — угрюмо буркнул Тинкоммий.
Псари оттащили собак от тела, что было весьма нелегко после того, как в них пробудился инстинкт человекоубийц. Труп уволокли, и Кадминий указал на следующего обреченного, которого тут же вытолкали из группы пленных и бросили на окровавленные каменные плиты. Катон обернулся к Верике, надеясь, что после одной смерти царь смилостивится, но на лице старика явно читалась жажда продолжения действа.
Катон встал и слегка подтолкнул Макрона:
— Я ухожу. Не могу больше этого видеть.
Макрон хмуро поднял глаза, и Катон с удивлением понял, что и закаленного ветерана тоже мутит
— Подожди меня, паренек. — Макрон тяжело поднялся из-за стола и пошатнулся: сказывалось количество выпитого в этот вечер хмельного. — Дай руку, что ли… Тинкоммий, увидимся завтра на базе.
Не вытирая текущих слез, вызванных участью второго несчастного, Тинкоммий слабо кивнул.
Катон закинул руку Макрона себе на плечо и побрел к выходу, далеко огибая рвавших очередную жертву собак. Покинув чертог, Макрон не выдержал: отстранил друга, отбежал на пяток шагов и сложился пополам, извергая съеденное и выпитое. Катон приостановился, ожидая товарища, а из высоких дверей темным потоком вытекали во двор атребаты. Гости шли с пира молча, всеми силами стараясь скрыть ужас и отвращение, в то время как за их спинами ночной воздух разрывали отчаянные вопли.
ГЛАВА 16
— Когда точно это доставили?
Командующий Плавт бросил депешу на стол главного писца. Тот развернул пергаментный свиток и принялся, щурясь от чада масляной лампы, водить пальцем по строкам, пока не нашел регистрационный номер.
— Один момент, командир, сейчас… — пробормотал он, поднимаясь со стула.
Командующий кивнул и отвернулся, глядя наружу, за поднятый полог шатра. Небо сплошь затягивали тучи, и, хотя солнце только что скрылось за горизонтом, было уже темно. Темно и душно. Тянуло морской влагой, что сулило неприятную перемену погоды. Бури и сами-то по себе угнетали, но генерала куда больше беспокоило то, как скажется очередное ненастье на мобильности его войск. Из всех мест, где ему довелось воевать, этот проклятый остров даже в климатическом отношении был едва ли не худшим. И хотя здесь не бывало ни таких долгих, студеных зим, как в Германии, ни такой изнурительной, палящей жары, как на сирийских равнинах, это ничего не меняло, ибо нимало не устраняло главную из британских проблем.
«Сырость — вот главная проблема Британии, — подумал военачальник. — Тут всегда сыро, тут нет понятия „сушь“». Час-другой дождя, и земля начисто раскисает, превращаясь в топь, в жижу, где вязнет даже пехота, не говоря уж о тяжелых телегах, так что любая переброска подразделений, пусть даже и небольших, требует исполинских усилий. Причем это относится к совершенно нормальной, можно сказать, твердой почве, а не к настоящим болотам, какими изобилует остров и какие практически непроходимы для римских солдат. А вот местные жители, те приспособлены к этим условиям, они знают местность и ухитряются находить среди бесконечных трясин сухие пригорки для своих лагерей. Особенно много таких прибежищ на возвышенностях, разбросанных по широким равнинам к западу от реки Тамесис. Оттуда Каратак высылает свои проворные и увертливые отряды, проникающие за тонкую цепь римских укреплений, нападающие на посылаемые с побережья обозы, разоряющие угодья и поселения союзных Риму племен, а когда безнаказанность притупляет рассудок и в голову этим разбойникам ударяет воинственная кельтская кровь, они атакуют римские патрули и даже пытаются штурмовать небольшие форты. В результате без каких-либо крупных сражений силы вторжения несут потери, тают, и Плавту приходится использовать все свое влияние при дворе Клавдия, чтобы хоть изредка получать необходимые подкрепления. Но отправка в Британию дополнительных войск всегда сопрягается с ехидным требованием Нарцисса поскорее «добить» Каратака. Последнее такое послание своей издевательской учтивостью ввергло командующего в ледяную ярость.
Мой дорогой Авл Плавт, если ты не сочтешь нужным как-либо использовать свою армию в течение нескольких ближайших месяцев, то, может, тогда будешь добр одолжить ее мне?
Генерал скрипнул зубами от злости на всякого рода стратегов, которые из своих беломраморных резиденций на Палатинском холме рассылают повсюду идиотские приказания, понятия не имея о реальных проблемах, с какими солдатам приходится сталкиваться в изматывающей повседневной борьбе за безопасность империи и расширение ее пределов. Мысль эта снова привела Плавта в бешенство. Он напрягся и хлестко хватил себя кулаком по ладони.
Писцы, работавшие за расставленными вдоль стенки шатра столами, невольно вскинули головы, удивленные странной выходкой обычно сдержанного полководца. Плавт воззрился на них с еще большим гневом:
— Куда же запропастился ваш хренов начальник? Эй, ты!
— Слушаю, командир.
— Оторви зад от стула и разыщи его!
— Есть, командир.
Писец бросился исполнять повеление, а Плавт досадливо потер плечо. Вдобавок ко всему проклятая сырая зима наградила его ломотой в суставах, и, хотя давно потеплело, докучливая боль в плечах и коленях то и дело давала о себе знать. Пожилой генерал тосковал по настоящему летнему теплу и по солнцу, такому, какое сияет над его виллой в Стабии, а также по недостижимой возможности проводить там хотя бы какое-то время с женой и с детьми. Этот ностальгический всплеск вызвал у него усмешку. Последний раз ему удалось насладиться летним семейным отдыхом без малого четыре года назад, да и то можно сказать, что он просто украл у армии несколько счастливых дней, когда его вызвали в Рим с докладом об обстановке в Данубе. Дети безостановочно ссорились, отбирая друг у друга игрушки и изводя как себя, так и взрослых оглушительным визгом и криками. Только сдавая их на попечение няньки, родители могли выкроить час или два покоя для совместной неторопливой прогулки по тихому берегу лазурного моря. Неминуемо скорое возвращение Плавта к войскам придало этой короткой встрече особую остроту, и он поклялся жене, что воспользуется первым же шансом вернуться домой навсегда.
Увы, этого шанса ему так и не представилось, а нынешняя кампания затянулась, и походило на то, что он умрет от старости раньше, чем бритты будут покорены. Судьба пока не сулила ему даже слабой надежды пожить для себя, то есть мирно седеть, наблюдать, как взрослеют детишки, и тихо стариться вместе с любимой супругой.
Воспоминания о семье наполнили его болезненной горечью. В начале года жена, дочь и сын попытались приехать к нему, но это обернулось столь ужасной бедой, что теперь об их пребывании здесь не могло быть и речи.
Плавт знал, что его силы — и физические и духовные — на исходе. Для осуществления грандиозного замысла нужен был другой человек, достаточно молодой и достаточно энергичный, чтобы довести задуманное до конца: до полной победы над Каратаком, сокрушительного разгрома объединенных сил бриттов и непреложного подчинения Риму всех населяющих остров племен. По мнению Плавта, из его легатов с этим мог справиться один лишь Веспасиан.
Хотя Веспасиан принял под руку легион несколькими годами позже большинства равных ему по рангу военачальников, он быстро наверстал нехватку командного опыта за счет напористости и прирожденной цельности своей натуры. Именно поэтому Плавт поручил ему проведение самостоятельной операции в южных районах Британии, и до сих пор легат оправдывал доверие генерала, круша укрепления неприятеля, однако это порождало другую проблему. Успех оказался слишком стремительным, победоносный марш уводил удачливого легата все дальше вперед, а линии снабжения его легиона, соответственно, растягивались, становясь все более уязвимыми для наскоков подвижных вражеских шаек. Плавту даже пришлось попридержать удальца, велев ему поначалу уничтожить опорные пункты противника на рубежах страны атребатов и лишь после этого повернуть к югу, захватывая все земли до самого побережья. Когда Веспасиан туда выступит, разрыв между ним и основной частью римской армии станет несоразмерно большим. Впрочем, Веспасиан сам сознавал существующую угрозу и сообщил о своих опасениях в недавно присланном Плавту письме. Получалось, что очень многое сейчас зависело от того, сохранят ли верность римлянам атребаты.
Над лагерем прокатился приглушенный раскат грома, и командующий устремил взгляд поверх волнистых палаточных крыш к горизонту, где вспышка молнии возвестила о надвигающемся ненастье. Неожиданно налетевший холодный ветер принялся трепать отвернутый полог шатра, и в этом Плавт тоже увидел знак приближения бури. Штаб римских сил размещался на небольшом естественном возвышении близ центра палаточного городка, но все же не строго на пересечении его двух главных улиц, как этого требовала традиция. Нарушение уставного порядка вызвало возражения блюстителей лагерных норм, но генерал настоял на своем, ибо хотел, раз уж представился такой случай, иметь возможность без помех глянуть за частокол в сторону западной цепи холмов. Туда, где сейчас на одном из лесистых склонов виднелась россыпь огней.