Орел расправляет крылья

Злотников Роман Валерьевич

К Рождеству казаков довели до Вятки. Там были выстроены большие длинные избы, в коих казаков ждали их семьи. Шуму, гаму, воплей бабьих да слез было немерено. И полати в тех больших избах ночами скрипели почитай беспрерывно. И казаки, и жинки их отрывались, соскучившись… все семь ден, кои были им выделены великим боярином Подольским от щедрот царских. А сразу после Нового года двинулись казачки дальше. Все так же в цепях и с охраной. А семьи их должны были тронуться через неделю после них, как чуть спадут морозы и подойдут крестьяне из посошной рати с санями.

К весне добрались до Тобольска.

За две недели построили для себя, конвоя и для следовавших за ними родных лодьи, а потом спустились по Иртышу до его слияния с Обью и уже по ней поднялись Ачинска-городка. Там провели неделю и двинулись дальше. К февралю уже добрались до Байкала-озера, кое и перешли по льду, обосновавшись на противоположном берегу и принявшись рубить избы, ожидая семьи. За время дороги все истрепались, поэтому, когда вместе с семьями их нагнал караван не только с провиантом, но и с казенным стрелецким платьем, жалованным им царем, дюже тому обрадовались. А также тому, что в сем караване привезли и их казацкое оружие, кое было изъято еще в Чигирине, да так и лежало в мешках и связках…

— Атаман, атаман! — Петро несся с мыса во весь дух. — Атаман, там еще лодьи гребут!

— А много ль?

— Шесть. Три вместях держатся, а остальные поодиночке. Видать, костер наш заметили!

— Добро, — сдержанно кивнул Перебийнос, — небось выгребут…

Но на сердце все равно было тревожно. Шесть из почти сотни. Где остальные-то? Неужто такую дань забрала дева морская, что правит здешним морем? А и то сказать — могла и осерчать. В лодьях-то не только казаки, а и бабы, и девки. А всем известно, девы морские дюже ревнивы и соперниц на море не терпят. Потому-то у моряков баба на корабле — самая, почитай, плохая примета…

К началу мая добрались до Ингодинского зимовья. Там полковник Кузьмин, который принял их в Тобольске от главы Разбойного приказа, велел остановиться и снять с казаков железа.

— Все, казачки, с сего момента далее сами пойдете. Вместях с семьями. И оружные. Здеся ваша тягота кончается, и отсель уже начинается служба.

Казаки обрадованно кинулись к возам, на которых было их оружие, и вскоре оттуда донесся… густой мат. Сваленное на возах в кучи навалом оружие за два года пути изрядно заржавело. И казаки ругались, кляня на чем свет стоит тех, кто так попортил их боевую справу…

Два следующих дня казаки чистили и приводили в порядок оружие, в чем им шибко помогали их бывшие конвойные. А затем полковник велел казакам построиться и достал из своей сумки запечатанную грамоту.

— Значит, так, казаки, — начал он, взломав печать и прочитав грамоту, — велит вам государь спуститься по Амуру-реке до самого моря. А там недалече лежать будет остров большой именем Са-ха-лин, — по складам прочитал полковник незнакомое слово. — И надлежит вам, казаки, осесть на том острове, где народ именем айну обитает. И нести охрану пределов русских от всяких ворогов и татей, кои на них покушаться вздумают.

Казаки угрюмо молчали. Они-то думали — все, тяжкий путь закончен и здесь им теперь предстоит обживаться. А оказывается, им еще плыть и плыть.

— А ежели мы не пойдем на этот твой Сахалин? — вывернулся тут перед полковником Миколай Наливайченко.

Зол был казак, дюже зол. И в полной боевой справе. Потому что в пришедшем караване не было его молодой жены с маленькой дочкой. Рассказали бабы, что совсем она измучилась дальней дорогой, да и закрутила с кем-то из стрельцов шашни в Иркутском остроге. Где и осталась. — Да не токмо не пойдем, а еще и тебя с твоими стрельцами посечем да и уйдем на вольную волю?

Полковник скупо усмехнулся.

— А я, казак, смерти не боюсь. Потому как жизнь прожил верную, стране и государю служа и народ православный от ворога обороняя. А вам скажу — с сего места вы вольны идти куда хотите, хоть по царевой воле, хоть по своей… Да только эвон там, — полковник указал на реку, — ниже, на Амуре-реке уже почитай двадцать лет сидят трое бояр. Им государь повелел идти на Амур-реку, еще когда никто о ней и не слыхивал. Вот они и испросили, где ж ее искать, а царь-батюшка им ответствовал — найдете. И нашли. Токмо их поначалу четверо было. И один в сторону ушел, порешив, что по своей воле лучше устроится. Два года тому, как его зимовья нашли. Вымерли все. С голоду. А энти — царевой воли послушались. И ныне не просто живы, а еще и вотчины имеют немалые. Дауров в православие обращают. А царь-батюшка, видючи их рвение, их простил и кажин год подмогу шлет — зелье пороховое, пищали, да ясак, что они со своих вотчин имают, по доброй цене в казну берет. — Полковник обвел ряды казаков спокойным взглядом. — Ну да доберетесь — поспрошаете. — После чего он повернулся к Наливайченке и боднул его тяжелым взглядом. — Вот так-то, казак…

До боярских вотчин они добрались быстро. Там Перебийнос вручил боярину Кошелеву-Амурскому еще одну цареву грамотку, кою передал ему полковник перед самым уходом. Боярин был как бы негласным старшиной этих мест, потому как единственный остался из тех трех, что пришли на эти земли, как и они, с чады и домочадцы. Двоих других уже Господь прибрал, и их вотчины сыновья держали. Боярин грамотку прочел и задумался.

— И сколько ж вас?

Атаман вздохнул.

— Почти пять тысяч душ.

Боярин покачал головой.

— Много, мы вчетверо меньшим числом сюда шли — и то намаялись… Хотя нонича на всем пути острожки стоят, проводники караваны водят. А мы-то наобум шли, ничего не ведая… — Он снова помолчал. А затем вдруг предложил: — А оставайтесь у меня! Землю выделю, справой обеспечу и ссуду дам — не обижу.

— И волю и вольности казацкие тоже? — хитро улыбнулся атаман.

Боярин вздохнул.

— Это — нет. Казак — человек государев. А мне своей вотчиной с государем делиться незачем. У меня с им другой договор.

— И что, — поинтересовался Перебийнос, — блюдет государь договор али как?

— На это жаловаться грех, — серьезно отозвался старый боярин. — Блюдет. Да еще и поболее, чем было уговорено… Но ты все равно подумай. У меня крестьяне живут — казакам и не снилось. Тут места глухие, русским людям друг за дружку держаться надоть. Потому я своих крестьян и сам не забижаю, и кому другому не шибко даю.

— Нет, боярин, — мотнул головой атаман. — Ты эвон, видишь, свой договор с государем исполнил, и он тебя не обидел. А у меня тоже с царем-батюшкой договор имеется. Так что — прости, не останусь…