Оригиналы
Шрифт:
Во время рекламы мы разговариваем обо всем и ни о чем. Когда в эфире появляется The Bravery, Шон снова прибавляет громкость.
— Я люблю эту песню, — говорю я.
— Я люблю тебя.
Это настолько неожиданно — его взгляд всё ещё прикован к дороге, — что до меня не сразу доходит. Когда же это происходит, я резко вдыхаю и смотрю на него. Почувствовав мой пристальный взгляд, он улыбается, но всё также смотрит на дорогу. Я отвожу взгляд и немного приоткрываю окно, потому что внезапно начала чувствовать жар. Загорается красный свет,
— Лиззи.
Я перевожу взгляд на него.
— Я слышала тебя, — говорю я, улыбаясь.
— Да, но вышло как-то неправильно. Я думаю об этом всё время… я думаю о тебе всё время.
Мне надо отвести взгляд; я смотрю на светофор, чтобы убедиться, что всё ещё горит красный.
— Лиззи, — снова говорит он, привлекая моё внимание. Тремя пальцами он дотрагивается до моей правой щеки. — Я никогда никому этого не говорил, но я знаю, что я чувствую. Я абсолютно серьёзен, когда говорю, что люблю тебя.
Бип.
Би-бип.
Биииииииииип!
Я знаю, что загорелся зеленый свет; я знаю, что другие водители сходят с ума. Но я не говорю ему ехать дальше. Вместо этого я говорю:
— Я тоже тебя люблю.
У почты Шон паркуется на самом дальнем месте от входа, затем поворачивается назад и хватает коробку. Он открывает свою дверь, после чего смотрит на меня.
— Хочешь остаться здесь или пойти со мной?
— Пойду с тобой.
Коридорчик длинный и узкий, Шон стоит позади меня, положив руку на бедро и нашептывая мне на ухо всякую ерунду, чтобы скоротать время.
— Думаешь, Элла и Бетси тоже влюбятся в меня, как и ты?
— Не льсти себе, — смеясь, отвечаю я. — Ты не настолько восхитителен.
— Смешно. Хмм… мне интересно, влюбится ли так же необъяснимо в меня Оригинал?
Я закатываю глаза, не удостоив его ответом.
— Эй, а что, если ваша мама соврала об Оригинале и просто клонировала себя?
— Мы действительно совсем на неё не похожи, — шепчу я.
— Что, если вы клоны какого-нибудь знаменитого человека? — тихо спрашивает он.
— Может, хватит, — говорю я чуть громче, чем следовало. Неприветливый почтовый работник смотрит на меня. Я поворачиваюсь к Шону и легонько бью его, ведь мы оба знаем, что это его вина.
Наконец наша очередь, и конечно же нам помогает скупая леди, которая не сказала и пяти слов за всё время совершения почтовой операции. Когда мы заканчиваем, мы беремся за руки и отходим от окошка. Шон ведет меня к двери с табличкой ВХОД вместо ВЫХОД; я дергаю его в правильном направлении.
— Ты хоть читать умеешь? — шучу я, когда мы выходим наружу.
Я наблюдаю за тем, как смеется Шон, вместо того, чтобы смотреть, куда я иду, когда практически врезаюсь
— Элизабет Вайолет Бест! — шипит голос.
И голос этот принадлежит моей маме.
Я абсолютно тиха на протяжении всей дороги домой и в течение двадцатиминутной «беседы» с мамой после нашего приезда. Когда она почти закончила, когда я уже была готова услышать своё наказание и уйти в комнату, мама заметила, что на мне нет ожерелья. Она кричит, чтобы Элла и Бетси пришли в гостиную, затем говорит всем нам, что мы наказаны.
— Что мы сделали? — спрашивает Элла, невинно глядя на маму.
Мама сужает глаза.
— Вы трое живете одной жизнью; если Лиззи отклонилась от общей линии, то вы об этом знаете. Вы сообщники.
— Вздор, — говорит Бетси.
— Я вижу, что ожерелье на тебе, когда ему следует быть на Лиззи, — возражает мама. Бетси замолкает. По каким-то причинам, возможно, из-за того, что все мы хотим верить, что мы на грани чего-то важного с Петрой, и не хотим видеть, как всё это теряет значение, никто из нас не упоминает, что мы знаем о тайной жизни мамы.
— Что ты конкретно имеешь в виду? — спрашивает Элла в своей типичной манере. Она хочет знать правила игры.
Мама смотрит на Бетси.
— Во-первых, это означает, что ты прекращаешь работать. В ней нет смысла, кроме как возможности общаться и тратить деньги на одежду и музыку, что вы не будете делать в ближайшее время. — Плечи Бетси опускаются. — Ты продолжишь посещать вечерний класс.
Мой желудок увеличивается в два раза, когда она сужает глаза в мою сторону.
— И Лиззи, новое правило для тебя, — говорит мама. Я готовилась к тому, что у меня отберут машину и мне придется ездить на автобусе. Но то, что она говорит дальше, никогда не появлялось в моих мыслях. — Элла берет на себя весь школьный день.
— Что?! — кричу я. — Ты не позволяешь мне ходить в школу?
— О боже, — стонет Элла. Теперь она должна ходить на тренировки чирлидеров с Морган, воровкой бойфрендов.
— Именно так, — говорит мама, скрестив руки на груди, как будто гордиться, что попала по больному месту. — До окончания Дня благодарения Лиззи ни шагу не сможет ступить из дому. Если я поймаю её снаружи, время продлится.
В этот момент она даже не смотрит на меня. Все молчат, заинтересованные, будет ли что-то ещё или это конец. Наконец, после, кажется, миллиона секунд, Бетси спрашивает:
— Мы можем идти?
Мама кивает. Мы втроем движемся в направлении к двери, но прежде чем мы скрываемся за ней, мама снова заговаривает:
— О, и я забираю твой телефон.
Я никогда в жизни не была злее. Я чувствую, что я могла бы криком снести здание, или перевернуть машину, или вызвать торнадо, если бы я оказалась на улице. Я знаю, Элла и Бетси тоже вне себя, как и я, что заставляет меня стать ещё безумнее. Я могу чувствовать, как их ярость смешивается с моей и заполняет всё внутри нас чернотой.