Орион и завоеватель
Шрифт:
– Он вернулся?
– Еще как – покорно явился по приказу царя. Разве можно было ожидать другого после всех учиненных им неурядиц?
Я собирался спросить, какие неурядицы учинил Александр, но к нам приблизился начальник стражников в сопровождении воинов в полном вооружении и броне. Это был не Павсаний, а дежурный сотник по имени Деметрий. Я узнал в нем своего соседа по дворцовой казарме.
– Эх, Орион… – Он произнес мое имя с тяжелым вздохом.
– Деметрий, я вернулся с отрядом новобранцев.
Он скорбно
– Орион, тебе придется идти со мной: ты арестован.
Я был ошеломлен:
– Арестован? За что?
Гаркан, Вату и остальные двинулись к нам от фонтана. Десятник распрямился и взглянул на копья, стоявшие возле него.
Деметрий сказал:
– Таков приказ, Орион, я получил его от самого царя. Ты обвиняешься в дезертирстве.
Прежде чем успела завязаться схватка, я ответил:
– Хорошо. Я готов покориться воле царя. Но мои люди желают служить ему и заслуживают лучшего обращения. Все они опытные воины.
Деметрий окинул их взглядом:
– Я присмотрю, чтобы о них позаботились, Орион. Но тебе придется последовать за мной.
– Хорошо.
– Я должен забрать твой меч.
Я снял с себя меч вместе с поясом и отдал ему.
Гаркан спросил:
– Что они сделают с тобой?
– Все будет в порядке, – ответил я. – Как только я получу возможность поговорить с царем, все сразу прояснится.
Лицо Деметрия выразило предельное сомнение, но он не стал возражать мне и сказал десятнику:
– Отведи этих людей в казарму, пусть их примет дежурный. Если он сочтет, что они подходят, пусть разместит и вооружит как положено.
Сотник повернулся ко мне:
– Пошли, Орион.
В сопровождении Деметрия и его четырех вооруженных спутников я отправился через дворцовый двор прямо в тюремную камеру.
Темница моя помещалась в подвале дворца, я мог дотронуться сразу до обеих стен тесной и темной каморки. Окно заменяла узкая, заложенная снаружи щель в прочно запертой двери. Вместо постели на глинобитном полу валялась охапка соломы. И еще – глиняный горшок.
– Поверь, мне самому неприятно оставлять тебя здесь, Орион, – сказал Деметрий, пропуская меня в камеру. Он вошел внутрь вместе со мной, люди его остались в коридоре, освещенном лишь пыльным лучиком света, пробивавшегося через отверстие в крыше. – Царь приказал взять тебя под стражу в тот самый миг, когда ты окажешься в Пелле. За дезертирство.
– Так сказал тебе сам Филипп? – спросил я.
– Нет! – Деметрий, казалось, был потрясен мыслью о том, что царь мог дать ему личное указание. – Месяц назад Павсаний передал мне этот приказ, получив его из царских уст. Так он сказал.
– Когда же это было? – спросил я. – После того как посол Царя Царей возвратился в Пеллу?
– Это индус? – Деметрий многозначительно нахмурился. – Тот, имя которого никто не может произнести? Нет, приказ я получил еще до его возвращения. Я помню, что меня удивило, как можно объявить дезертиром человека, который находится в далеких краях. И откуда царь мог узнать о твоем побеге?
"Действительно, откуда? – спросил я себя. – Откуда он мог узнать о моем поведении в Парсе до того, как вернулся Кету вместе со всеми остальными?"
– Я точно помню! – говорил Деметрий. – Все произошло еще до неприятностей, случившихся после царской свадьбы. Еще до того, как Олимпиада бежала в Эпир вместе с Александром.
– Так вот когда был отдан этот приказ!
Он кивнул:
– Да-да, именно тогда.
– Значит, ты получил приказ от Павсания?
– Да.
– В таком случае, прошу тебя, передай Павсанию, что я вернулся и прекрасно устроился на новом месте, – сказал я, оглядывая каменные стены.
В темноте я не мог видеть его лица, но голос Деметрия выдавал напряжение.
– Я скажу ему, Орион. Поверь мне, я немедленно отправлюсь к нему.
– Благодарю.
Он оставил меня одного в камере. Прочная деревянная дверь, окованная железом, закрылась. Я услышал, как громыхнул засов, и оказался почти в полной тьме. Одиночество мое разделял лишь кинжал, спрятанный на бедре. Потом я заметил пару красных бусинок, загоревшихся в самом темном уголке камеры, и понял, что не одинок, крысы составят мне компанию.
Времени на размышления я получил в избытке. Тягучие часы медленно сменяли друг друга в непроглядной темноте камеры. Я считал дни по появлениям тюремщика, который подсовывал невысокую металлическую миску с жидкой, но вполне съедобной похлебкой в широкую щель под дверью. Он же забирал и горшок. Солому никто не менял.
Я умею проводить без сна много дней и теперь боялся лечь на кучу соломы, не желая позволить пищавшим во тьме крысам напасть на меня. Где-то на окраинах моей памяти гнездились смутные воспоминания о том, как погибла Аня, растерзанная стаей чудовищных свирепых крыс в жидкой грязи подземных городских туннелей. В том воплощении ее звали Аретой, и я не смог спасти свою любовь. Я попытался обратить свои мысли к Пелле, Филиппу, Олимпиаде, к этому пространству и времени, к повелениям Геры.
У меня не было сомнений, Гера действительно манипулировала всеми нами: Александром, мною и даже Павсанием. Она приняла человеческое обличье, сделалась Олимпиадой, царицей Македонии, ведьмой из Пеллы. Она создала Александра… вместе с Атоном. Увидев, что, полюбив одно из созданий, Аня принимает человеческое обличье, Гера сделала то же самое. Ее примеру последовал и Золотой Атон, циничный и самовлюбленный творец рода людского, тот, который в Трое называл себя Аполлоном. Они породили божка Александра – златовласого отпрыска бога. А теперь Гера-Олимпиада вознамерилась сделать его царем Македонии… Покорителем всего мира.