Орленев
Шрифт:
графа). Спектакль был рядовой, наспех обставленный, со случай¬
ными партнерами, и по контрасту со скудостью и провинциальной
отсталостью его антуража знаменитый гастролер, несмотря на
злые следы прожитых лет сохранивший тон импровизации, не
заученности, а поминутного открытия (как будто он играл свою
роль не в тысячный раз, а в первый раз), казался особенно при¬
влекательным. И, обращаясь к своим впечатлениям и сопоставляя
их с откликами современников
что если в оценке «Царя Федора» в Художественном театре прав
был Н. Эфрос, писавший, что у этого спектакля «два героя —
mise en scene и г. Москвин» 10, то у трагедии А. К. Толстого в су-
воринском театре был только один герой — Орленев, хотя тогда,
в 1898 году, его окружал сравнительно сильный ансамбль и
вполне сносный, а по тем условиям — даже незаурядный, декора¬
тивный фон. Объяснение этой диспропорции я вижу в том, что
Орленев в «Царе Федоре» не только хорошо представлял свое
время, но и пошел дальше его и в понимании нравственной про¬
блематики пьесы и в развитии художественной техники; все же
остальное в петербургском спектакле было на высоком профес¬
сиональном уровне, но на уровне домхатовском, «дореформенном»,
без проблеска будущего.
В мемуарах Орленева сказано, что на другой день после «Фе¬
дора» он «проснулся знаменитостью». И на самом деле: с утра
13 октября слава преследует его по пятам. На улице к нему под¬
ходят незнакомые люди и восхищаются его игрой. Поздним вече¬
ром в модном ресторане публика узнает его и устраивает овацию;
он теряется, не знает, как себя вести, и, смущаясь, предлагает
всем, кто находится в зале, вместе поужинать. Лакеи сдвигают
столы, и веселая встреча с речами и тостами затягивается до рас¬
света.
В ту ночь он потратил месячное жалованье, все до послед¬
него рубля, и хорошо еще, что кто-то из присутствующих взял па
себя часть расходов по оплате импровизированного ужина. Быть
знаменитым оказывается совсем не так удобно. Вихрь нарастает
с каждым днем: модные драматурги присылают ему только что
сочиненные новинки; актеры без ангажемента просят его о за¬
ступничестве; провинциальные антрепренеры приглашают на га¬
строли; газеты печатают интервью с ним; министры и генералы
зовут на торжественные приемы; он не знает отбоя от дам света
и полусвета, и т. д. Поначалу это коловращение забавляет Орле¬
нева, потом оно становится ему в тягость, ведь работы у него не
убавилось. С половины октября до половины января он играет
роль Федора пятьдесят (!) раз, и газеты пишут, что в Париже
такие триумфы еще бывают, у нас ничего похожего не слу¬
чалось.
А поток публики не прекращается. Дирекция ежедневно рас¬
кладывает трудный пасьянс — как усадить в зале всех желающих.
Перекупщики и через три месяца после премьеры наживают
большие деньги. Добрую половину почты Суворина в течение
всего сезона составляют просьбы о билетах на «Царя Федора».
Шефу театра нравится эта шумиха, он искренне радуется успеху
Орленева, потому что это и его успех — мог ли он надеяться, что
его режиссерски-антрепренерская интуиция так себя оправдает?
Он ясно понимает, как теперь ему нужен Орленев, и, видимо, по¬
тому, расхваливая его устно и печатно, внутри театра не дает ему
никаких поблажек. Зима в Петербурге в том году была неустойчи¬
вая, гнилая, началась эпидемия гриппа (тогда говорили — инфлю¬
энца), в середине декабря Орленев заболел, и, чтобы не отменять
спектакли и намекнуть только что прославившемуся актеру на
непостоянство судьбы и возможность любых замен, Суворин по¬
ручает роль Федора известному трагику — гастролеру Россову,
о котором еще шесть лет назад писал восторженные рецензии
гимназист Мейерхольд в пензенской газете. Пятнадцатого и сем¬
надцатого декабря Россов сыграл эту роль, и публика встретила
его холодно, без всякого воодушевления, не пытаясь даже срав¬
нивать его игру с психологической глубиной игры Орленева.
В том же декабре журнал «Театр и искусство» напечатал на¬
ивно-трогательное стихотворение К. Иванова, посвященное Орле-
неву и его Федору:
Автор не пытается ответить на этот вопрос («холодный спор
к чему же?»). Для него важно, что актер «свободен был и смел»
и согрел «небесным пламенем» замученную «житейской стужей»
современную публику. Лирика в журнале — это приятная, но
традиционная форма признания искусства актера (Некрасов по¬
свящал стихи Асенковой). А открытки в массовой продаже — это
уже дань новому, урбанистическому веку. В декабре 1898 года
фотограф Е. Мрозовская пригласила Орленева в свое ателье и
кадр за кадром запечатлела его игру в «Царе Федоре» в более
чем ста снимках. «Новое время» отметило, что не все заснятые
Мрозовской положения «достаточно характерны», но в целом они
дают «яркое представление» об искусстве актера12 (по словам га¬
зеты, в прошлом была только «одна работа подобного рода» — фо¬