Орленев
Шрифт:
на него похожим... Подумайте, что станет с ним в провинции,
он опошлится, измельчает, собьется с пути, его погубят там, со¬
вершенно извратят его талант». И дальше Соловьева пишет, что
в благоприятных условиях развитие Орленева пойдет «громад¬
ными шагами» и он заслужит всемирную известность, ничем не
уступая Сальвини или Росси. Письмо заканчивается словами:
«Вы не сделаете этого, Алексей Сергеевич, это было бы слишком
грустно» 15.
письмо произвело большое впечатление на Суворина, но удержи¬
вать Орленева он не стал и только сказал, что, если ему надоест
бродяжничество, пусть возвращается в театр, двери для него все¬
гда будут открыты, и даже дал ему взаймы две тысячи рублей на
поездку, отметив эту щедрость меланхолической записью в днев¬
нике под датой 2 августа 1900 года: «Отдаст ли?»
Приглашение Корша застало Орленева во время его работы
над ролью Дмитрия Карамазова. Для этого он приехал в Москву
и уединился в гостинице «Левада» — не самой комфортабельной
по тем временам, но с надежной репутацией и постоянной клиен¬
турой. В «Леваде» останавливались богатые провинциальные
купцы, люди семейные и степенные, их деловой день начинался
с рассвета, и но утрам в гостинице было тихо, можно было сосре¬
доточиться; шум и движение в коридорах отвлекали Орленева от
занятий, как нервного ребенка. В такие периоды затворничества
он довольствовался малым: персонал «Левады» знал его вкусы,
горячие калачи и чай крутой заварки ждали его в любой час су¬
ток. Больше ничего ему не требовалось.
После Раскольникова его стало еще больше тянуть к Достоев¬
скому, хотя он боялся повторений и уже найденного тона и не
знал, па чем остановить свой выбор. Кто-то из актеров старшего
поколения посоветовал ему сыграть Смердякова, потому что этот
монстр, этот подлый бульонщик-созерцатель — явление невидан¬
ное в русском искусстве. Лакей но всем статьям, но духу, по
психологии, по профессии, по складу речи, лакей, презирающий
русского мужика (его «надо пороть-с») и поклоняющийся богу
европейского комфорта, заинтересовал Орленева — это ведь была
не сатира с ее преувеличениями, к которым он относился с насто¬
роженностью, а реализм, идущий вслед за натурой, пусть в низ-
меинейших ее проявлениях. Разве это уродство не может стать
предметом искусства — спрашивал он себя и поручил К. Д. На¬
бокову инсценировать «Карамазовых» с упором на роль Смер¬
дякова.
В гастрольной поездке, дожидаясь еще не законченной инсце¬
нировки, Орленев, как всегда в таких случаях, стал перечитывать
хорошо знакомый ему роман Достоевского и пришел в отчаяние
от одной мысли, что взялся играть человека, который даже поет
по-лакейски («лакейский тенор и выверт песни лакейский» —
сказано у автора) и так постыдно труслив, как будто на самом
деле «родился от курицы». Как он мог так ошибиться и зачем
ему вникать в оттенки лакейства Смердякова? Если в «Карама¬
зовых» есть роль, которую он должен сыграть, то это роль
Мити — человека «двух бездн»,—здесь есть мерзость жизни, но
ость и ее благородство, здесь Содом, но здесь и Мадонна. Вот где
он найдет простор для своего искусства! «.. .Меня сразу захва¬
тила роль Дмитрия и как-то сразу я сумел уловить, как мне ка¬
залось, подлинный тон»,— писал Орленев в своих мемуарах16.
Вскоре он встретился с Набоковым и прочитал ему уже разучен¬
ный монолог «Исповедь горячего сердца»; в первом чтении он за¬
нимал около часа. Впечатление было такое сильное, что инсцени¬
ровщик, не рассуждая, согласился переделать уже готовую пьесу
и вывести на первый план трагедию Митеньки.
В считанные дни Набоков подготовил новый текст инсцени¬
ровки, в том же 1900 году журнал «Театр и искусство» издал ее
отдельным выпуском (автор взял псевдоним К. Дмитриев) 17. Ва¬
риант этот нельзя считать окончательным, впоследствии он много
раз переделывался, но именно по этому варианту Орлепев в «Ле¬
ваде» готовил роль Мити Карамазова. С самого начала роль по¬
шла легко, даже слишком легко, и у него возникло сомнение — не
дурной ли это признак, так ли надо играть Достоевского? Кто из
близких ему людей мог ответить на этот вопрос? Разве что Су¬
ворин, но он был в Петербурге, а может быть, в Биаррице или
Баден-Бадене. Что было делать и на что равняться?
Орленев знал, что Достоевский в последние годы жизни не
раз читал с эстрады отрывки из «Братьев Карамазовых» и успех
имел ошеломительный. Он па этих чтениях не бывал, в год
смерти писателя ему было двенадцать лет, но в окружении ак¬
тера оказались такие счастливцы. Он кинулся к ним с расспро¬
сами и мало что узнал, отзывы были восхищенные, но самые об¬
щие: проникновенный и страстный тон, искренность и необыкно¬
венное простодушие, вдохновенная строгость без ораторских при¬
емов и т. д. Из всех услышанных тогда характеристик-оценок ему
запомнилась одна — слабый задыхающийся голос и властная,