Орленок
Шрифт:
В скирде сена за домом ожидали три товарища. Один из них, с большущими карими глазами, растянул добродушные толстые губы в улыбку. Голодными глазами все трое смотрели на хлеб.
…Комсомольцу Володе Кахнову надо было пробраться в Ставрополь. Екнуло от радости Володино сердце — ему поручали ответственное задание, а еще потому, что он идет в свой родной город, к матери. Небось она выплакала глаза, терзаясь от неизвестности за судьбу сына, о котором и знала только, что где-то в партизанском отряде. Но было горько попасть в родной город, когда в нем хозяйничали
Володя сделает многое, чтобы не победил враг. Он дойдет до Ставрополя. Правда, опасностей много: они на каждом километре. Но он должен дойти!
Глухими тропами, минуя села, партизаны добрались до Прикумска. Здесь нашлись надежные люди. Они помогли дойти до Петровского. Трое остались в селе, а Володя Кахнов любыми способами будет пробираться в Ставрополь.
Ранним утром был в Андрейкином селе.
На стук вышел сам Андрейка. Увидел длинновязого парня, нахмурился, недовольно спросил:
— Вам кого?
— Позови маму.
Андрейка молча исчез. Вскоре вышла Евдокия Антоновна.
— Что вам нужно?
— Приют и внимание.
— Для хороших людей, пожалуйста. — Володя заметил, как сразу подобрело лицо женщины. — Заходите, — пригласила она гостя в дом.
— Зовут меня Володей, тетя Дуся.
— Ты с каких мест будешь?
— Из-под Кизляра.
— Далеченько оттудова до нас.
А куда путь держишь?
— В Ставрополь.
Это слово будто магнит притянуло внимание Андрейки. Он было уже рот раскрыл, чтобы спросить, не знает ли Володя Геннадия Голенева, но, вспомнив наказ матери не вмешиваться в разговор старших, прикусил нижнюю губу и энергичнее начал крутить кукурузную ручную мельничку.
— Хоть вы мне скажите, долго ли нам тут трястись от страха, голодать и холодать?
Володя коротко ответил:
— Скоро!
— Спасибо за добрые вести. — Евдокия Антоновна повеселела.
— Ан-дре-е-й, — произнесла она звонким голосом, — иди слей Володе.
Андрей, кажется, только и ждал этого приглашения. В один миг он очутился возле гостя:
— Идемте в сени, помоетесь.
Зачерпнув деревянным черпаком воды из цинковой цибарки, Андрей терпеливо ждал, пока Володя скинет рубаху. Затем что-то вспомнил, осторожно поставил черпак на деревянную крышку, плотно закрывавшую ведро, и полез под лавку. Нашарил там жидкое зеленое мыло в стеклянной баночке, протянул его гостю.
— А вы из Ставрополя? Да? — не удержался Андрейка от расспросов.
Володя повернул мокрое лицо и добродушно улыбнулся:
— Ты был в нашем городе?
— Еще маленьким. Мамка на базар брала.
Володя хотел сказать, что и сейчас Андрейка не очень большой, но зачем же обижать мальчугана! А Андрейка, ободренный улыбкой Володи, продолжал расспрашивать:
— А вы не знаете Геннадия Голенева?
— Город большой, Андрейка, всех знать невозможно, — Володя взял застиранное вафельное полотенце, которое ему
— Ты все с расспросами. Ох, Андрей, какой же ты у меня досужий. Ступай, занимайся теперь своим делом.
Андрейка шмыгнул в комнату.
Когда сели за стол, Володя спросил Евдокию Антоновну, не идет ли кто завтра в город: с попутчиками безопаснее было бы.
Евдокия Антоновна пообещала найти ему попутчиц.
— Может, там Геню встретите, передайте ему поклон от меня, — не выдержал Андрейка.
— Сам передашь, сынок. Пойдешь с Володей, соли принесешь, — Евдокия Антоновна ласково посмотрела на сына. Ее голубые, как чистое небо, глаза застлало облачко. В душу запала тревога. Если схватят Володю, не пощадят и Андрейку. Но усилием воли отогнала мрачные мысли.
Когда совсем стемнело, Евдокия Антоновна куда-то отлучилась. А утром протянула Володе справку о том, что он служит в сельской управе.
У разрушенного моста бывшей туапсинской железной дороги дежурили патрули. На женщин полицаи не обратили внимания, зато Володю с Андрейкой задержали. Кто такие, куда и зачем идете?
— Братишку веду в город, к доктору. Рвота у него частая. Извелся бедняга.
— А сам-то ты кто? — недоверчиво щупая глазами Кахнова, спросил полицай.
— Родня тебе по службе. В сельской управе служу, — и протянул полицаям справку.
Андрейка начал странно икать.
Полицай и не читал справку, махнул рукой, идите, мол.
Володя взял за руку Андрейку. Когда патрули не могли их услышать, рассмеялся:
— Ишь молодчина! Я уж испугался, когда ты начал икать, думаю, может, он и вправду болен.
— Будешь молодчиной… — ответил Андрей.
На окраине города расстались. Володя показал Андрейке, как добраться до улицы Подгорной, а сам заторопился домой. Чем ближе к дому, тем тревожнее на сердце. А что, если у них живут немцы? Им сразу же заинтересуются: кто, откуда и зачем?
Володя решил не стучать, а вот так, сразу, войти в дом. Он взялся за ручку двери, тихонько открыл ее.
Переступил порог. Никого. И, уже не таясь, прошел в другую комнату. На кровати лежала мать. Не помня себя Володя бросился к ней, обхватил ее за плечи.
— Сынок мой, родной! — мать трясущимися руками старалась крепче прижать к себе сына.
— Мама, что с тобой?
— Это пройдет, сынок. Все тот же радикулит.
Володя заботливо укрыл мать теплым одеялом, спросил, кто за ней присматривает.
— Валя Зорина. Ты должен ее помнить. Когда ты оканчивал школу, она переходила в седьмой класс.
— Ну как же, конечно, помню, — Володя встал, чтобы снять с себя пыльный пиджак, — такая черноглазая, с длинными пепельными косами?
— Да, да. — В голосе появилась тревога — Откуда ты, сынок?
— Мама, я ничего не могу тебе сказать, но ты не тревожься. У меня документы хорошие.
— Ну, тогда запри дверь, помойся и переоденься.
— Вот я сейчас приведу себя в порядок, — весело говорил Володя, — и поступлю в полное твое распоряжение.