Орлиная степь
Шрифт:
— Хмелько, — оглядываясь, сообщил Черных.
Галина Хмелько неслась на мотоцикле на предельной скорости, делая неожиданные крутые повороты.
— Ну и лихачка! — сказал Черных.
— Соскочив с мотоцикла перед бригадой, Хмелько весело крикнула:
— Сусликов у вас — ужас!
Почти вся шубка Хмелько, крытая суконцем, и лыжные брюки кофейного цвета, заправленные в аккуратные сапожки из яловой кожи, были заляпаны грязью; смеющееся синеглазое лицо тоже было в грязных брызгах. Галину Хмелько, видимо, нисколько не тревожило, какое впечатление. ^на производит в
— Дискуете? А что случилось? Почему встревожены?
Леонид поднялся с лущильника, мрачновато пожал протянутую Хмелько руку, кивнул головой в сторону вешки:
— Взгляните, полюбуйтесь!
В сопровождении Багрянова и еще кое-кого из бригады Хмелько прошла метров сто по исцарапанной целине и, остановившись, проговорила:
— Это не дискование… Одно горе!
— Тогда скажите, какого же дьявола ваши ученые мудрят? — заговорил Багрянов, сердито заглянув в безмятежные синие глаза Хмелько.
— Почему они заставляют заниматься пустыми делами?
— Да, рекомендовали дисковать…
— А чем ее дисковать, они подумали? — продолжал Леонид. — Вот мы попробовали и сразу видим, что легкие лущильники явно непригодны, а ведь тяжелых очень мало! Да и тяжелые… Пойдут ли они? Может, их еще больше будет забивать?
— Вероятно, — с улыбочкой согласилась Хмелько.
— Улыбаться тут нечего! — одернул ее Багрянов. — Эти ваши ученые, я слыхал, сами еще спорят, дисковать или нет, а уже рекомендуют!
— Рекомендация не приказ, — возразила Хмелько.
— В том-то и дело, что их рекомендация неизвестно где стала приказом! — продолжал Баг-рянов. — Вы же знаете, что нам уже не рекомендовано, а приказано: дискуй — и точка! Что же получается? Сколько сегодня вот таких бригад, как наша, совсем зря таскают по целине лущильники, тратят время, силы и жгут топливо?
Он подозвал к себе Петрована и, тронув его за плечо, спросил:
— А ну скажи, Петрован: как надо пахать здешнюю целину?
— Пускать плуги — и все… — потупясь, ответил Петрован.
— Вот видите! — воскликнул Леонид, обращаясь к Хмелько. — Так что же делать будем, товарищ агроном? Бросать лущильники?
— Бросайте! — решительно ответила Хмелько.
— А если Краснюк встанет на дыбы?
— Скажем ему, что самое большое начальство — жизнь: она может отменять любые приказы.
Леонид нагнулся к Петровану, сказал:
— Давай плуги!
Вслед за Петрованом бросились все, кто в ожидании дальнейшего развития событий неотступно следовал за бригадиром. Багрянов и Хмелько остались одни и некоторое время, почему-то избегая глядеть друг на друга и делая вид, что мешает говорить ветер, молча шли к бригаде…
Первой все же заговорила Хмелько:
— А ведь я, товарищ бригадир, не была на совещании в Москве, где вырабатывались рекомендации по целине. — Она краем синего глаза вглянула на Леонида. — Вы разве не знали?
— Знал, ну и что же? — грубовато спросил Леонид.
— Зачем-же вы закатили мне выговор за эти рекомендации, да еще при всей бригаде?
— Вероятно,
— А так ли? — усмехнулась Хмелько, и на ее лице засияла озорная улыбочка. — Вам почему-то хочется грубить мне… Это отчего?
— Если я с вами груб, то почему же вы не обижаетесь на меня? — спросил Леонид. — Мне кажется, вы даже повеселели от моей грубости.
Хмельно захохотала и ответила: — Совершенно верно.
— А вы с причудами! — криво усмехаясь, уколол ее Леонид, но тут же втайне вынужден был признаться, что Хмельно, конечно, права: у него и в самом деле вдруг появилось безотчетное желание нагрубить ей, словно ему хотелось что-то доказать своей грубостью. — Когда-то вы мне сказали, что я опрометчив, что от меня всего жди… — продолжал он после мянутного раздумья. — А на что же способны вы со своими причудами? Если следовать логике, то ласковое обращение, наоборот, сделает вас грустной?
— А вы попробуйте изменить отношение ко мне, — лукаво предложила Хмельно. — Увидите сами.
— Рискованно, я верю логике, — ответил Леонид. — Кому нужен грустный агроном на целине? Нет уж, я лучше буду поддерживать ваше веселое настроение…
Бригада столпилась вокруг трактора Кости Зарницына, который стоял перед самой вешкой. Бестолковая возня с лущильниками на' пронизывающем до костей ветру и первая неудача сделали свое дело: у многих уже погас в глазах тот горячий детский восторг, с каким они отправились сегодня за тракторами в степь, лица их посерели, стали озабоченней, чрезмерно звонкие голоса поутихли.
— У кого же легкая рука? — спросил Леонид, подойдя к бригаде. — У тебя, что ли, Зарницын? Попробуем сначала одним трактором…
— Нет, мы тут решили так: пусть первую борозду ведет Черных, — ответил Зарницын. — Он сибиряк — родня целине. И потом он человек опытный и военный: у него первая борозда петь будет, как струна!
Через минуту трактор, точно почувствовав властную руку Корнея Черных, огласил сщрь напряженно-рокочущим гулом, и Костя Зарницын, забежав вперед, повалил перед ним вешку с пучком ковыля. Именно это, казалось бы, ничтожное обстоятельство вновь зажгло восторгом глаза всей бригады — падающий к ее ногам пучок ковыля стал знамением великого начала… Вся бригада, зашумев, двинулась к трактору напутствовать счастливца. Когда же трактор дернулся с места и плуг, разом осев под Костей, врезался всеми лемехами в целину, врезался и с хрустом потянул за собой тяжелые, непокорные пласты, не желающие ложиться в борозды, над бригадой загремела ликующая разноголосица и полетели в воздух, на ветер, шапки…
Но Леонид Багрянов, шагая рядом с плугом, замахал кулаками и сердито закричал на Костю:
— Углуби! Углуби-и!
Костя нагнулся, с силой повернул штурвал, и плуг, осев под ним еще ниже, начал сдирать темно-каштановый пахотный слой вплоть до красноватой глинистой подошвы. Но тут же, взревев, трактор забуксовал на сыром месте и начал отбрасывать комья грязи назад. Вся бригада мгновенно попятилась и приумолкла, а Виталий Белорецкий, оглядываясь, негромко произнес:
— Подберите шапки-то…