Орлиное гнездо
Шрифт:
Прежде, чем направить стопы в Венгрию, беглецы поехали в Сигишоару: домой к Василе Поэнару, запастись всем, что могло им понадобиться, и еще раз потолковать с саксонцами. С ними непременно нужно было встретиться перед тем, как ехать к венгерскому королю!
Сигишоара не обманула ожиданий Иоаны – вернее говоря, и грустно поразила ее руинами, и обрадовала запомнившейся ей торговой жизнью, которая кипела, как и прежде. Нет, семиградцы не теряли времени зря! Иоана с печальным смехом рассказала мужу о надушенных перчатках, которые купила ему здесь и так и не
– Хорошо, что не довезла, - резко заметил услышавший разговор боярин. – Они могли быть отравлены! Или ты не знаешь, как в наши дни травят и одежду, и книги?
– Ну кто бы стал торговать здесь отравленным товаром – и зачем продавать его мне? – удивилась Иоана. – Разве я и мой муж такие важные люди?
Но у отца, видимо, были причины иметь подобные подозрения – он опасался и не любил семиградцев так же, как не любил их князь. Что за подлая жизнь у трансильванского боярина валашской крови – когда и чужие тебе поневоле свои, и свои как чужие!
Иоана, однако, испросив разрешения у родителей, повела мужа в ту же лавку, в которой выбирала ему подарок за глаза: хотела купить что-нибудь, что он выберет себе сам… и посмотреть, живы ли еще хозяева.
Хозяева оказались живы – отсиделись в башне в страшные дни: и были немало удивлены встречей с Иоаной, красоту и знатность которой запомнили с первой встречи. Рады были или нет – неизвестно; но, конечно, тотчас выставили напоказ радость, как всякие хорошие торговцы.
Корнел, однако, держался здесь чужаком – по-немецки он не говорил, в отличие от Иоаны, ничего не касался, и лицо совсем потемнело. Степенные немцы с опаской поглядывали из-за прилавка на красивого южного дикаря, у которого вид был такой, точно он может искрошить их в любой миг, если ему что-то придется не по нраву, - и ничего ему не предлагали.
Они привыкли у себя и к валахам – но этот был, бесспорно, из числа самых диких, не имеющих ни манер, ни ведения головорезов князя. Вот он, сверкнув черными глазами, что-то сказал на своем языке жене… боярского рода, не такой неотесанной, но того же разбойничьего племени!
– Я не стану ничего выбирать здесь – у меня все есть, - тихо проговорил Корнел. – Если тебе что-нибудь нужно, покупай! Но нам следует беречь деньги!
Он взял ее за руки; ласково прижал их к ее животу.
Иоана покраснела и ответила:
– Нет, мне тоже ничего не нужно!
И они ушли, оставив хозяев в недоумении - и с еще менее лестным понятием об их вежливости.
А когда пришли домой, застали большое горе: занемогла госпожа Кришан. С ней было то же, что постигло недавно Тудора: такая же непонятная лихорадка, жар, потеря памяти…
Как будто что-то преследовало их, чей-то дух, чье-то отмщение - или трупное зловоние разрушенного замка отравило бежавших. Или отлились им слезы и кровь простых людей… Кто в этом нечестивом мире мог назвать себя невинным?
Не помогли ни немецкие лекари, ни молитвы: через два дня Катарина умерла.
Ее похоронили здесь, внутри ограды православного храма, - и отслужили торжественную
А потом он оставил своих спутников в доме Поэнару – сам опять отправился говорить с семиградцами. Нужно было понять заранее, насколько возможно, - к кому теперь расположен молодой Корвин и его наставник, архиепископ*. Венгерские владыки были переменчивы… так же, как и валашские: но венгры были ненадежны куда более… Влад Дракула для короля – как лютый цепной пес для умного и хитрого человека… Они все для него – такие псы, пока отпугивают турок.
Но что, если однажды пес покажет такой же человеческий разум, как светлейший венгерский король, покровитель искусств и мудрости, - разум, который в соединении с мощью, беспощадностью и бесстрашием Влада породит завоевателя и тирана, какого мир еще не видывал?
Раду Кришан был привычен к крови – но не желал видеть, как мир будет в ней утоплен, чтобы напоить зверя в человеческом образе; да ведь такая жажда и неутолима, и с каждой одержанной победой распаляется все сильнее!
А пока Раду Кришан вел свои тонкие переговоры, Корнел и Иоана сидели вместе в комнате дома Поэнару – и беседовали, держась за руки. Иоана сейчас смотрела на мужа с удивлением.
Корнел казался ей простым человеком – она любила его не меньше, а даже больше за его простоту и прямоту, которые казались ей достоинствами, отличающими лучших мужей; но теперь он удивлял ее не меньше, чем отец.
– Я прежде принадлежал к ордену Дракона, - сказал Корнел. – К тому самому, в честь которого был поименован отец князя… меня посвятили совсем юным.
– Но ведь это венгерский, католический орден! – удивилась Иоана. – И разве он все еще существует? К тому же, к нему принадлежат только знатнейшие мужи: кто тебя…
Она догадалась, кто посвятил его, и осеклась, глядя на мужа с изумлением и страхом. Корнел невесело рассмеялся.
– Да, моя возлюбленная жена, это был князь, которого я предал. Он разглядел меня среди красивых и сильных отроков Тырговиште – у него очень зоркий глаз, как и превосходная память, - и подошел ко мне, и сказал, возложив руку на плечо:
“Ты из тех, кто не ведает страха, юноша! Однажды я сделаю тебя хранителем знания, которого обыкновенные смертные недостойны даже коснуться. Идем со мной!”
– Мой князь повелел мне, - с ожесточением продолжал Корнел, - и я пошел. Мне тогда было тринадцать лет, и я уже служил в городской страже. Увидев, на что я способен, господарь принял меня в свою дружину, а потом посвятил… да, я более знатный рыцарь, чем твой родовитый отец! – усмехнулся он вдруг. – То есть был им, пока не предал все, чему служил!