Орлиное гнездо
Шрифт:
Иоана нахмурилась, не понимая его мрачности.
– Отец, - подтвердила она.
Корнел пошевелился, оперевшись на ствол плечом. Доспех его блеснул как зеркало: в Венгрии он не снимал лат, куда бы они ни выходили.
– Так он бывал здесь?
Иоана пожала плечами.
– Бывал, что ж в этом удивительного?
– ответила она. – Может, в Вышеграде и не он бывал, а кто-нибудь из его товарищей: этот город славится турнирами! Слышно, даже господарь на них бился! И ты, муж мой, когда-нибудь покажешь там себя…
– Ну уж нет! – ответил Корнел,
Иоана не понимала, что рассердило его: то ли напоминание о князе, то ли тесное дружество отца с католиками – то ли мысль, невыносимая для простого Христова воина: что приходится заключать союзы с врагами и перенимать вражеские обычаи… мысль, что венграм кланялся сам валашский господарь…
Что ж делать? Корнел был очень еще молод – в самой силе для рыцаря, но молод для властителя!
Иоана, улыбаясь, взяла мужа за руку и повела его за собой, назад в их комнаты. Она знала, как утешить его. Несмотря на свое положение, она желала его не меньше, чем когда не носила дитя: Иоана заметила, что любовное желание увеличивается от верховых прогулок, в которых она сейчас поневоле проводила целые дни – и которым в девицах предавалась прежде. Как это было бы прекрасно – свободно наслаждаться верховой ездой, как многие знатные жены, которых она видела здесь, в Венгрии!
Когда они остались под защитой стен, только вдвоем, Иоана сняла с мужа раскаленные солнцем латы, стала расстегивать кожаную куртку… но тут он перехватил ее руки и сам стал нетерпеливо раздевать ее, целуя и лаская. Корнел мог теперь хмуриться на жену, отмалчиваться по многим часам – но в любви оставался и щедр, и нежен, как прежде. Они утешали друг друга, как никто больше в целом свете не мог их утешить.
Потом Иоана, улыбаясь, сказала, устроив голову на горячей груди мужа:
– По турецкой вере, мужей на том свете тоже жены ласкают – райские девы, черноглазые, большеокие…
Корнел рассмеялся.
– Сказки турецкие, - отозвался он. – Да и на что это нам?
– А ты бы не хотел дев райских? – шутливо и ревниво спросила Иоана, заглянув ему в глаза.
Он перестал улыбаться.
– Не понимаю, как можно ложиться с женой, которую сердцем не любишь, - сумрачно ответил витязь. – Поганая вера и есть!
– Вот так, значит, - заметила Иоана, тоже нахмурившись.
Суровость и твердость его в христианстве порою казались ей даже чрезмерными.
– Так по-нашему, - ответил Корнел, - по православной вере!
Иоана приподнялась над мужем и притронулась пальцем к сжатым губам.
– А меня хотел бы? – спросила она, лукаво улыбаясь.
Он еще несколько мгновений хмурился – потом тоже улыбнулся.
– Тебя хотел бы, - сказал он, поцеловав ее.
Иоана легла ему на грудь, и они переплели пальцы, нежно пожимая друг другу руки.
– Но ведь ты меня не любил еще, когда лег со мной после свадьбы, - прошептала она. – Как же так?
– Я тебя сразу полюбил, - ответил Корнел без колебаний.
Из всех слов, услышанных от мужа, эти показались ей самыми чудными и самыми
Им сейчас некуда было идти, нечего делать – и они блаженно заснули, как в турецком раю.
А потом Иоане привиделась Марина.
Сестра сидела около них, на супружеском ложе, - над мирно спящим Корнелом, как демоница, лаская рукою его молодые кудри. Иоана так и вспряла, готовая кинуться между ними:
– Не тронь его!
Марина посмотрела ей в глаза и улыбнулась – выставились между алых губ белые острые зубы.
– Почему бы и не тронуть? Ведь он теперь такой же мой, как и твой, милая сестра!
Иоана, объятая ужасом, хотела разбудить Корнела, который не чуял, не слышал беды, но Марина наставила руку ей в грудь и рассмеялась.
– Не буди, не пугай его! Храбрый, добрый воин – пусть отдыхает от своих трудов! А я пришла его поцеловать, на красу рыцарскую полюбоваться… милый мой брат…
И она склонилась над Корнелом и поцеловала, в самые уста. Иоана дрожала от страха и молилась Богу. А потом Марина выпрямилась и опять посмотрела на нее – такая же, какой Иоана знала ее при жизни: суровая, непригожая, злоумная.
– Он меня и не увидит, и даже не почует, пока я не пожелаю, - сказала Марина. – Не бойся!
– Ты неупокойница – нежить? – спросила Иоана, глядя на нее во все глаза. – Нам откупиться от тебя? Чем же?.. Отпеть тебя в церкви?
Марина рассмеялась: черные глаза блеснули алым огнем, хотя теперь зубы в оскале показались человечьи.
– Ты не хуже моего знаешь, чем расплачиваются с нежитью, - что же спрашиваешь?
– отозвалась она. – И какая церковь станет отпевать самоубийцу? Впрочем, это и не поможет…
Она склонила голову, оправила золотое платье невесты, испятнанное на плечах бурым – там, где схватился за нее Корнел, восставший на своего вождя.
– Но я не затем пришла, чтобы взять у вас что-нибудь. Повидаться с вами, моими милыми, хотела, совет добрый дать…
– Какой же совет ты можешь нам дать? – спросила Иоана, пытаясь заслонить собою мужа.
– Как ты неласково меня встречаешь, - заметила Марина, поглядев на нее. – Или уже забыла, кто вам всем жизнь спас? Вот людская благодарность!
Иоана, охваченная раскаянием, чуть не подала сестре руку - но застыла, увидев длинные когти.
Марина задумчиво посмотрела на свои пальцы, и когти втянулись в них, рука стала совсем человеческая. Этой рукой она погладила сестру по плечу, и та вздрогнула от ледяного холода.
– Король примет вас, - проговорила старшая дочь Кришанов, выпрямившись и откинув за спину черные волосы. – Он чудный молодой рыцарь, его сердцу любезна мужеская и женская красота и ненавистно насилие… Расскажите ему, какие муки мы приняли от зверя. Матвей, король венгерский, и сам урожденный трансильванец – ему будет это близко и больно. Расскажите, каково пришлось от нашего князя Семиградью: и то же, что Колосажатель сделал с нашими землями, он сделает и со всем христианским миром, дайте срок!