Орлиное гнездо
Шрифт:
О себе она понимала - что сама сейчас, возможно, решает судьбу Валахии…
Корнел молчал несколько мгновений, потом отрывисто проговорил:
– Он предал меня. Он обманул меня больше, чем все вы.
Иоана не посмела ничего спросить – хотя догадывалась о многом, очень о многом: Корнел мог говорить сейчас о жестокости господаря, которую тот выставлял христианнейшим делом, поскольку оно было угодно владыке; о том, что Корнел именовал тайнами ордена – и что здесь открылось ему как преступление против Бога; о том, что Корнел усмотрел покушение господаря на свою жену…
Этот сын
Иоана знала, что здесь, в Венгрии, более свободные нравы – знала наверное: потому что за прекрасной боярской дочерью, пока она жила при венгерском дворе, уже ухаживали несколько приближенных короля, о чем, конечно, она ни словечком не обмолвилась мужу. Один из этих господ был граф Андраши, красивый и величественный рыцарь, которому, несомненно, уже не впервой было забавлять придворных дам.
Пока Корнела занимали венгерские кавалеристы, искусством которых он особенно заинтересовался, его жену развлекали другие придворные. Самый настойчивый прельститель во время шумных вечерних застолий, когда развлекались все и со всеми, а также наедине читал Иоане стихи, которые она могла оценить лучше своего мужа, мало знакомого с искусством покорения сердец, - куртуазные стихи: и старинные, и сложенные в новейшее время, в дни Матвея Корвина, меценатствовавшего прекраснейшим поэтам. Здесь знали толк в более тонких и разнообразных удовольствиях, чем напиваться и отплясывать на столе среди жареных свиных туш и голов, как грубые валашские вельможи.
Иоана уже знала, что настоящее куртуазное рыцарство означает поклонение чужой жене, а не своей, - и прекрасная валашка с усмешкой смотрела на рыцаря, стоявшего перед нею на коленях, прижав руку к сердцу. Голос у Андраши был звучный и приятный; и когда Иоана неосторожно похвалила его способности чтеца, златокудрый поклонник рассмеялся и, пылко поцеловав ей руку, сказал, что умеет также и петь, и играть на лютне. Прибавил, что сложит в честь нее песню, - хотя даже благороднейшая французская речь бессильна описать ее красоту. Дочери волков, креста и кнута никогда и никто еще не посвящал песен и музыки – и сердце чаще заколотилось при мысли о таком искушении.
Однажды обольститель подарил ей великолепную белую розу, а Иоана вспомнила, что розами в Валахии убирают мертвых…
А этот человек, если только добьется своего, воткнет украденную у нее розу себе в волосы, перед всеми выхваляясь своей победой, - а потом сломает цветок ее добродетели и равнодушно бросит… Холодно поблагодарив поклонника, Иоана немедленно рассталась с ним, чем граф был весьма огорчен.
Сидя в одиночестве в тишине своих покоев, Иоана обрывала у своей розы лепестки и молилась, чтобы ее простил Бог - и чтобы муж ни о чем не узнал. Скоро, впрочем, притязаниям других мужчин придет конец: всем станет видно ее брюхо, и у охотников пропадет всякий интерес. Никому не нужно чужое дитя и чужая жена в тягости – кроме мужа, кроме отца!
Когда к ней пришел Корнел, она долго и виновато обнимала его – и он долго держал ее в объятиях, не говоря ни слова. Кажется, он понимал, почему Иоана так себя ведет: и поскольку уже познакомился с нравами венгерского
Где еще она найдет такую любовь?
Где еще он найдет такую любовь?
Западное галантное рыцарство преклонялось перед прекрасной дамой; а восточная православная церковь восхваляла святость супружеской любви. Валахия, несмотря на кровавые времена, была удивительным перекрестьем того и другого.
После жарких минут страсти, которые казались еще слаще после всех испытаний для сердца, Иоана шепотом попросила, чтобы муж научился играть на лютне… Здесь она узнала столько баллад, которые хотела бы слушать еще и еще! Как чудно будет, если их в студеный вечер, у камина, наиграет любимая рука!
Корнел рассмеялся такой просьбе и сказал:
– Я бы выучился, моя прекрасная Иоана, но не знаю, хватит ли времени - и сподручно ли мне будет с длинными ногтями. Ведь лютнистам нужны длинные ногти.
Иоана удивилась такой осведомленности.
– А ты откуда знаешь?
Корнел опечалился.
– Я не так неучен, как тебе кажется.
Потом прибавил:
– Думаю, что неудобно будет надевать латную перчатку. Музыкантам едва ли приходится изведать настоящей битвы.
Иоана тоже перестала улыбаться и теснее прижалась к нему. Через несколько мгновений спросила:
– Как, по-твоему, король поступит с нами? Мы уже больше недели при дворе. Отца я так мало вижу! Не знаю даже, с кем он проводит время, - а ты?
– Я тоже не знаю, - хмуро ответил Корнел. – Но догадываюсь, что и боярин, и король смотрят, куда ветер дует - и какой ветер подует с востока. Мне здесь много чего нарассказали, да я и сам имею уши: пожалуй, просветился в эти дни более, чем за все прежние годы службы! – вдруг усмехнулся он.
Усмехнулся зло, оскорбленно: как талантливый сын, вдруг узнавший, как долго его обманывал любимый отец.
Иоана повернулась в руках мужа, спиной к нему; он крепче обнял ее, а перед ее утомленными глазами чередой поплыли видения прошедших дней – беседы, игры и пляски в дворцовых залах, многоцветье одежд, колокольцы шутов и танцоров… тени их безобразно кривлялись на стенах, на вышитых бахромчатых занавесях, точно бесенята, приветствовавшие такие кутежи, безудержные плотские утехи. И не раз эти тени принимали знакомые очертания; не раз среди лоснящихся веселых лиц Иоане показывалось неулыбчивое злоумное лицо. Казалось, еще миг – и Марина махнет ей рукой. Или вопьется в чье-нибудь дрожащее от смеха горло…
Кто видел их непрестанно, чьи подсказки они непрестанно впитывали?
А через день после этого разговора страхи Иоаны оправдались. Корнел повздорил с одним из ее поклонников.
Вернее говоря, не повздорил – а едва не проткнул того мечом, когда увидел, как венгр говорит с его женой. Иоана уже и сама не знала, куда деваться от назойливого внимания, которого она совсем не ожидала: и была рада приходу мужа, вооруженного по-венгерски, – но когда увидела, что мужчины готовы убить друг друга, закричала от ужаса. Она сообразила, что нельзя никого звать: это может быть концом для всей их семьи. Иоана сама бросилась между рыцарями.