Орлий клёкот. Книга вторая
Шрифт:
— Молодцы. Без шума работают. С маскировкой только как?
— Проинструктированы. Продумано все, — с обидой ответил начштаба. — Не новобранцы работают.
— Хорошо. День покажет. Если враг предоставит его нам.
Предоставил. После полуночи заняли пограничники все свои места, оставив у обогревателя лишь дежурных для того, чтобы приняли они цинки с холостыми патронами и дымшашками, которые, при всей спешности, подоспеть могли только к утру.
Забрезжил рассвет, просветлив восток. Тихо. Ни звука с реки. Но сидят бойцы, ждут терпеливо. Привычны им ночи без сна в секретах и засадах. И морозец осенний, чувствительный особенно в предутрии, серебром осыпающий желтизной прошитую траву, тоже им привычен. Богусловскому труднее. Избалован он уже кабинетной теплотой — не то что в первые свои пограничные годы. Но перемогает холодрыгу, не показывая вида.
Только не упрячешься от внимательного пограничного ока. Пошел эстафетно по окопу полушубок, невесть откуда взявшийся, и лег на плечи бесспросно. Что ж, спасибо за заботу…
Ясней и ясней краешек неба над тайгой между сопками, словно пучится сила неведомая, рвется наружу, но давит ее небосклон теменью своей мощной, не дает воли вольной. Но вот — прорвалось. Краешком тускло-красным пропорото небо. И хватит для начала этого, есть зацепка, какая случается, когда ворвется на крепостную стену первый из штурмующих вражеский бастион. Скользнул лучик, просверливая индевелые вершины, расцвечивая их алмазами, и тут вдруг враз сыпанул веер яркий-преяркий — успевай только зажмуриваться.
Осветилась вскоре и долинка береговая, уютно улегшаяся меж гривастых сопок. Ничего не приметил Богусловский, хотя старался разглядеть, где МЗП, где ППХ. Ловко сделано все, будто не ночью устанавливали все это, а днем, да еще и без спешки.
«Нет, просто молодцы! — хвалил пограничников Богусловский. — Оттуда даже в стереотрубу ничего не обнаружат. Теперь останется одно: ждать…»
Богусловский хотел было поблагодарить красноармейцев, сержантов и руксостав застав за умелость и сноровку в работе, повернулся лицом к начальнику штаба, но тот, словно стремясь опередить возможный вопрос, поспешно и с заметным сожалением о случившейся отсрочке высказал свое мнение. Категорично:
— Сегодня не будут. Это уж как пить дать. — И почти сразу: — В отряд предлагаю поехать. Отдохнете до вечера…
— Нет! — резко отрубил Богусловский. — В отряд не поедем. Здесь останемся.
— Но в избушке-то хоть можно вам отдохнуть?
— Можно, — согласился Богусловский. — Дождемся доклада от начальника отряда.
Посыльный со второго участка прибыл вскорости. Доложил, что и у них полнейшая тишина.
— Ладно, раз так, — кивнул Богусловский посыльному и повелел: — Людей вывести из окопов, оставив наблюдателей. Быть в постоянной готовности. Возьмите с собой пяток дымшашек и цинк холостых патронов. Всё. Возвращайтесь. А мы, — взгляд на начальника штаба отряда, — тоже покидаем окопы. Прошу, распорядитесь о наблюдателях.
И сразу, с последними словами приказа, почувствовал Богусловский расслабленность и даже вялую опустошенность. Предельная внутренняя собранность, которую он даже не замечал, ибо привычна она для пограничников в сложной обстановке, отступила, давая душе отдых. Только совсем недолго длилась эта покойность: Анна, плачущая (он словно вновь ощутил на плече теплоту ее слез, услышал явственно: «…прокляну его!»), стала перед глазами, захватила властно и без остатка чувства и мысли Михаила Семеоновича и до самого вечера, пока вновь не подошло время занимать свое место в окопе, не отступала.
А как он долог, этот день, когда от ничегонеделания не знаешь, куда себя девать. Уснуть он так и не уснул толком, хотя и старался вовсю сделать это, забыться, отрешиться от трудных мыслей, а может, и вовсе избавиться от них, но не тут-то было. Он завидовал красноармейцам, каждый из которых был чем-то занят, что-то выполнял урочное либо спал безмятежно свое положенное время, а каково ему, пусть даже не обремененному думами о жене, о ее нелюбви и о ее жертвенности, ее умении подчинить себя когда-то данному слову, — каково ему без связи даже со штабом отряда, оторванному от всех дел, за которые он в ответе? Это тебе не винтовку чистить и патроны в лентах выравнивать.
Бремя, однако же, двигалось, как и положено ему по всем сложившимся в звездном мире порядкам. День, хотел он этого или нет, торопил ли его кто или, наоборот, сдерживал ли, катился к вечеру, и темнота пришла в самое нужное время. Пора заполнять окопы. Без шума. Без лишних слов. И — тихо ждать. Вновь, вполне может статься, бесцельно.
Лишь одно короткое напутствие:
— Прошу всех предельно четко выполнять индивидуальные задания. Помните: ошибка может обернуться большим несчастьем. Не только для всех нас, но и для страны. Не забывайте этого.
Возможно, лишними были эти слова. Пограничники, чуть выпадало свободное время, когда позволительно засмолить самокрутку, тут же принимались с возмущением судить-рядить о наглой провокации, которую задумали японцы. Вывод один у всех: не оплошать. Они психологически готовы были встретить провокаторов, и это понимал Богусловский, но понимал он и всю величину той ответственности, которая лежит сейчас на всех них, на каждом из них. Оттого и посчитал нужным предупредить:
— Не забывайте это…
Любой человек, особенно же воин, меняется совершенно, если выпадает на его долю смертельно опасное дело. И мысли целенаправленны, и собранность отменная, самовольство исключено, а для пограничников такое состояние не только обычно, но и привычно, ибо жизнь их под стать фронтовой: разинешь рот — не муху сглотнешь, а пулю. Но даже и для них сегодняшняя ситуация далеко не рядовая — вот и обеспокоены все. Кому даже разрешили командиры поспать, когда отнаблюдал свое, и тем сон — не в сон.
Посветлел небосклон, где солнцу место выбираться из темени, а Амур мирно перешептывался с сонными берегами. Ни одного подозрительного шума.
— Что, и сегодня не появятся? — будто сам себя спросил Богусловский. — Нежелательно это. Утомительно ожидание. Тревожно…
— Кажись, загалдели, — прервал Богусловского стоявший рядом молодой краском. Прислушался еще немного и сказал вполне уверенно: — Рассаживаются по лодкам.
«Вот это слух! — восхитился Богусловский, ибо сам он, как ни напрягался, ничего услышать не мог. — А может, ошибается?»
Нет, без осечки вышло у краскома. Всего несколько минут прошло, а от сопредельного берега донесся скрип уключин. Частый и множественный скрип.