Орлий клёкот. Книга вторая
Шрифт:
Вот-вот фрицы начнут штурм второго этажа. Сразу по всем лестничным пролетам. Так считал Заваров, ставя себя на место врага.
«Устоять! Во что бы то ни стало!» — убеждал себя Заваров. Это же повторял он, делая смотр не слишком обильному войску своему, для чего пробивался от секции к секции сквозь проломы в стенах, еще от бомбежек образовавшиеся. Ему нравилось, как пограничники разместились над лестничными пролетами, сами в укрытиях, а стрелять могут вниз прицельно. Не так-то легко придется штурмующим. И все же посильно им, считал Заваров, одолеть межэтажье. Посильно!
В одной из групп встретил Богусловского. Не комбата в данный момент, а рядового бойца, изготовившегося к стрельбе из автомата. Под правой рукой лежат три приготовленных гранаты. Остаток.
— До последнего будем стоять, старшой? Как твой дядя на колокольне?
— Не дойдет до такого. Я верю в свое счастье!
— Ну-ну. Дай-то бог.
Не бог дал, а старшие командиры. Раскусили в дивизии НКВД намерения гитлеровцев и, как ни тяжело было самим, послали по одной роте, усиленной сотней ополченцев, к каждой переправе. И когда посланная к первой переправе рота с ополченцами подошла к КП пограничного полка, начальник связи (он только один оставался на командном пункте и главной задачей своей видел поторопить с переправой левый берег) обрадовался несказанно и сразу же направил всю прибывшую силу к дому, где застрял командир полка.
Совсем неожиданно как для немцев, так и для приготовившихся к трудным минутам боя пограничников, полетели в окна и проломы гранаты и с черных ходов влетела, сыпля автоматными очередями, рота энкаведевцев. Ополченцы тем временем обтекли дом с обеих сторон, чтобы, как им была поставлена задача, бить по отступающим фашистам. Не допустить вместе с тем и подкрепления, если немцы станут бросать в бой новые силы.
Со второго этажа, поняв, что подоспела помощь, ринулась застава в рукопашную, и немцы, которые, придя в себя, начали было отбиваться от энкаведевцев, сломались.
Еще бой продолжался, еще небольшие группы фашистов отбивались, укрывшись в комнатах, а Заваров уже, взяв с собой два взвода и зенитчиков, поспешил на КП полка. Оставшимся в доме (теперь их — сила) приказал стоять насмерть, до двадцати двух ноль-ноль не отступать ни на шаг и немцев в дом не пускать.
На КП Заварова ждала новая радость: батальон полка, оставив только одну заставу для охраны левобережных причалов, переправляется на помощь. Буксиры с баржами вот-вот подойдут.
Да, Заваров уже видел их по дороге на командный пункт и даже подумал: «Не к нам ли?» Вышло, что к ним. Целый батальон. Сила!
«С таким резервом против черта устоять можно!»
Устояли. Как ни давили фашисты, сколько резервов ни бросали — а они у них тоже, видимо, ограниченными оказались, — пограничники не дрогнули. У Заварова даже возникла мыслишка, не предпринять ли контрудар, но вовремя одумался он, не стал рисковать и бросать людей под пули. Так и оборонялись. До самых двадцати двух ноль-ноль. И встретили с радушием хлебосольных хозяев свою смену. Все отдали. И окопы, и ходы сообщения, которых особенно много осталось от зенитной батареи, и крупнокалиберные пулеметы, временно подчиненные волею Заварова пограничному полку, и даже минометную батарею. Сами же позаставно снимались с обороняемых позиций и в такой же последовательности переправлялись на левый берег.
Командир полка майор Заваров уходил последним, вместе с двумя заставами, которые оставлял он, чтобы помогли они погрузиться на баржи зенитной батарее, коей тоже было велено перебазироваться на левобережье.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Михаил Семеонович едва сдерживал себя, чтобы не понукнуть шофера, который, как ему казалось, ехал сегодня медленней обычного, словно по гололеду, хотя дорога и была уже укатана санями и, особенно на поворотах, отглажена полозьями юзом скользящих розвальней; но конский навоз густо протаял на дневном солнцепеке, и шоферу не было нужды бояться заноса. Богусловскому хотелось поскорей поделиться распиравшей его радостью с Анной, но и на сей раз не изменил он своему правилу и не навязывал шоферу свою волю. Ему видней: он за баранкой.
А шофер тоже спешил. Не оттого, конечно, что понимал состояние своего «хозяина», ибо он сам тоже находился в радостном возбуждении после только что услышанной новости.
Еще с обеда среди шоферов начсостава прошел слушок: поступил приказ формировать пограничную дивизию для фронта. Но подобные известия возникали уже и прежде, поэтому не особенно верилось очередной байке, полученной «из верных источников», от писарей. И вот, когда начальник штаба, устроившись, как обычно, поудобней на заднем сиденье, сказал привычное: «Поехали домой», шофер осмелился задать вопрос:
«— Правда, что дивизия формироваться начнет?»
«— А ты поедешь со мной?» — вопросом на вопрос ответил Богусловский, и шофер возликовал.
Да как же это он не поедет?! Как можно сомнение держать на этот счет?! Ему хотелось петь, ему хотелось выпалить все волнующее своему очень уважаемому «хозяину», но он продолжал молча вести машину. Он же мужчина, и не ему нюниться в платочек.
Тормознул у подъезда, подождал, пока не впустит «хозяина» дверь, понимая теперь его нетерпеливость и его возбужденность и разделяя вполне его радость. Развернул поспешно легковушку и покатил в роту, представляя, какой там сейчас разговор, и предвкушая реакцию шоферов на его пересказ беседы с «хозяином».
«Повоюем! Ох и повоюем!»
С этими же мыслями, что наконец-то пришел и его черед бить фашистов, шагнул в прихожую Михаил Семеонович.
— Великолепнейшая новость! — целуя привычно жену и позволяя ей расстегивать портупею, восклицал Богусловский: — Радостная! Формируем дивизию! Для фронта!
— А у меня тоже радость для тебя, — не улавливая еще сути мужниного сообщения, отвечала Анна, лучась вся улыбкой. — Письмо от Лидушки с Владиком. Живы. И, как я поняла, что-то у них назревает доброе. Не личное. На фронте.
— Назревает, Аннушка моя, назревает. А скоро и я сыну на помощь двинусь.
Вот теперь только дошел смысл сказанного прежде Михаилом. И вихрем закружились мысли о неизбежных переменах в улаженном их быте, о непременной разлуке, об еще большей опасности, в какую попадет ее муж. Анна, обмякшая, прижалась к мужниной груди и грустно вздохнула.
— Ну, будет, будет, — погладил он ее по голове. — Ты же сама разделяла мое стремление ехать на фронт.
— Верно. Только все это неожиданно. Вот так. Вдруг.