Орлы и ангелы
Шрифт:
Приношу бутылку колы и мешок собачьего корма. Выворачиваю мешок в углу двора. Его обнаруживаю, лишь обогнув «аскону». От испуга выпускаю бутылку из рук, она падает наземь, когда ее позже возьмутся открывать, струей ударит пена.
Я за своей машиной, говорит он.
Он полустоит-полусидит, облокотясь о капот, с самокруткой в пальцах, тонкой, как зубочистка. Я вижу его в профиль, солнце светит ему в спину, пирсинг в носу блестит и ослепляет меня. По пирсингу я его и узнаю, это Том. Жак Ширак устало приветствует его, прежде чем наброситься на пищу.
Как это ни странно, я часто вспоминал о Томе,
Ты на ней сидишь, говорю. Счастливого пути.
Будь так любезен, принеси мне ключи от нее.
Их у меня нет. Они у девицы.
У Клары.
Он произносит это имя с таким отвращением, словно речь идет об особо ядовитом грибе. Я пытаюсь вчитаться в его лицо, однако он все время дергает головой, смахивая с лица уже отсутствующие пряди волос, а солнце светит мне прямо в глаза.
А где она, спрашивает он. Ее я тоже забираю.
Не знаю, говорю, ей уже несколько дней не пошевелиться. Валяется, должно быть, где-то тут, поблизости.
Дружище, говорит он, у меня ушла уйма времени на то, чтобы вас разыскать. Конечно, я и сам вел себя не вполне надлежащим образом. Так или иначе, это говно пора подтереть.
С трудом удерживаюсь от того, чтобы рвануться в «домик». Клара должна быть там, просто не понимаю, где ей быть еще, до города она сейчас одна не добралась бы. Но если она действительно отсутствует, то у меня проблемы. Пока Том здесь, я не могу отправиться на поиски. А если я ее найду и он попытается ее увезти, нам придется сразиться за нее как двум стервятникам за падаль.
Отступаю на шаг в сторону, в тенек, и поднимаю руку, чтобы приставить козырьком к глазам от солнца. Его кулак проезжает мне по запястью, соскальзывает, и под напором этого движения его заносит, он летит вперед чуть ли не до самого «домика». А я и не заметил, что он решил меня ударить. Сейчас я стою спиной к солнцу, а у него одышка, как после кросса.
На вид размазня, говорит он, а реакция отменная.
Насчет реакции размазни можешь не сомневаться, отвечаю.
А что мне еще сказать? Он подходит к двери «домика», заглядывает внутрь, принюхивается и корчит брезгливую мину. Потом опирается на дверной косяк.
Судя по твоим навыкам, вряд ли ты киллер, присланный по мою душу тайной организацией, говорю.
Презрительно фыркает. Через какое-то время наше молчание начинает беспокоить меня, как будто передо мной красотка, с которой имеет смысл поскорее найти общую тему для разговора. Мне бросается в глаза, что и его козлиная бородка тоже исчезла. Внезапно я теряю уверенность в том, что передо мной и впрямь Том-звукооператор; возможно, это кто-то другой, только точно с таким же пирсингом и в тех же мешковатых штанах, но ведь и то и другое ничего не значит. Да ведь и мне безразлично, кто он такой, лишь бы поскорее проваливал и не устраивал шума, пока откуда ни возьмись не появится Клара. Зн а ком прошу его, и он перебрасывает мне свой кисет. Это «Ван Нелле Рот», тот же сорт, из которого делали самокрутки и мы с Шершей, только Министерство здравоохранения предостерегает почему-то по-польски: Palenie tytoniu powoduje choroby serca. Прежде чем добраться до табака, мне приходится
А вот это не трожь, говорит он.
Как дела у Росса, спрашиваю.
Хорошо, отвечает.
Молчим, пока я скручиваю сигарету, пока закуриваю.
Послушай-ка, говорю, ты что, действительно прибыл сюда из Лейпцига единственно затем, чтобы покурить тут со мной?
Ты, может, не заметил, яростно отвечает он, что сбежал под покровом ночи на моей тачке?
От волнения говорит без всегдашнего напускного высокомерия. Чуть ли не растрогавшись, вспоминаю, что он на добрых десять лет моложе меня.
Послушай, малыш, ласково говорю ему, я к этому вообще не имею никакого отношения. Тебе следовало бы держаться в курсе Клариных дел и планов. А я всего лишь безвольный кусок дерьма, и где меня вывалят на лопату, здесь или там, не имеет для меня ровным счетом никакого значения.
Насчет куска дерьма — это правда, говорит он, а вот в остальном…
Судя по всему, ему хочется что-то добавить, но он и сам не знает, как к этому подступиться. Мотает головой из стороны в сторону, как умалишенный, его взгляд ни на чем не задерживается больше чем на секунду. Начинаю понимать мудрость «золотого правила»: принимай все, что хочешь, и помногу, но только из числа естественных продуктов. Никаких синтетических наркотиков. Мое преимущество в том, что в таком состоянии ему не продержаться на одном месте больше четверти часа.
Ну что ж, дождись ее здесь, говорю я с деланой любезностью, а она, когда вернется, наверняка отдаст тебе ключи, и машина снова станет твоей.
Поворачивается лицом к «домику» и шарахает кулаком по стене.
БОЛТ Я ЗАБИЛ НА ЭТУ МАШИНУ.
Ага, говорю я, понятно.
Приближается ко мне на два шага; стараюсь оставаться начеку на случай, если ему вновь вздумается на меня наброситься. Но ему нужен от меня только кисет.
Вы зашли слишком далеко, говорит он, я и не подозревал, что она поедет в Вену. Ты ей своей сраной историей совсем голову заморочил.
Я, спрашиваю.
А кто же еще, говорит.
Ага, повторяю, понятно.
Из-за тебя мы все в глубокой жопе, говорит он. С таким же успехом можно играть в крокет сердечниками из плутония. Это тебе понятно, что ли?
Я, говорю, вообще ничего не делаю. А вот насчет сердечников из плутония неплохая мыслишка.
Проводит обеими руками по лицу, сминает при этом только что сделанную самокрутку и нелепо оттягивает ноздрю, зацепившись мизинцем о пирсинг.
Конечно, другой сестры милосердия, кроме Клары, тебе не найти, говорит он сквозь растопыренные пальцы. Но для чего она тебе вообще понадобилась?
Вопрос не лишен значения, говорю, только тебя это не касается.
Клара моя подруга, говорит. Я был настолько глуп, что подбросил ей кое-какую информацию в связи с твоим случаем. А она ведь чертовски упряма.
Не могу с ним в этом не согласиться.
Язык я, конечно, зря распустил, говорит он.
Почесываю глухое ухо, чтобы потянуть время. Мысли у меня в голове слишком длинные, чтобы выстроить их в логической последовательности. Мне припоминается кое-что возможное — и меня в некотором смысле обеляющее. Я представляю себе, как Том в Доме радио принял мой первый звонок, прослушал его вместе с Кларой, а затем сказал ей: «Я знаю, кто это» или «Я знаком с этим типчиком». А может, побледнев, воскликнул: «Ах ты черт! Дочурка Герберта умерла!»