Орлята

Козлов Вильям Федорович

— Я у старушки одной полдома снимаю... Да тебе-то что. — Андрей обнял Колю за плечи. — Ты не расстраивайся — я в Луге останусь, ты дальше поедешь. Я буду с тобой как со взрослым говорить: положение очень тяжелое. — Хотя они были одни на телеге и близко никого вокруг не было, он наклонился к брату и прибавил шепотом: — Наш район могут фашисты занять. Они совсем близко уже.

— А ты? — вырвалось у Коли.

— Я останусь, — спокойно ответил Андрей.

— Ты с партизанами будешь?

Андрей ничего не ответил, но по легкой улыбке, появившейся

на его губах, Коля понял, что так и есть.

Из Луги Коля уехать не успел — пути, ведущие из города, были перерезаны фашистскими армиями, рвущимися к Ленинграду. А в конце августа вражеские войска вступили в Лугу.

Прижавшись к окну, сквозь узкую щель в плотно закрытых ставнях Коля с ненавистью смотрел, как посередине мостовой идут солдаты в стальных касках и грязно-зеленых мундирах. Солдаты шли, положив руки на автоматы так, будто собирались вот-вот открыть огонь.

Ух, если бы у него, у Коли, было настоящее оружие! Он бы им показал!.. Андрей стоял тут же, у окна, и тоже смотрел на солдат.

Где-то сбоку затрещали выстрелы. Солдаты побежали в ту сторону.

Андрей сказал:

— Страшно?.. Ничего. Им тоже страшно... А будет еще страшней. Ты эти мои слова запомни, Коля...

Когда стемнело, Андрей достал из подполья какие-то плоские свертки, запрятал их под рубаху и через двор выбрался на улицу. Перед уходом он сказал:

— Я дней на пять пропаду. Тут, в подполье, картошка. Варите, жарьте. С хозяйкой не спорь. А вернусь, подумаем, как с тобой дальше быть.

В Луге хозяйничают фашисты. Лучшие здания заняты немецкими солдатами, на улицах валяются трупы, на перекрестке улиц Базарной и имени Кирова — виселица. На ней — трое повешенных... Зондерфюрер Эрнст Рихтер зверствует в Луге. Это он возглавляет тех, что пытают, расстреливают, вешают...

Коля познакомился с соседскими ребятами. Каждый день они собираются в каком-нибудь заброшенном сарае или где-нибудь на огороде и делятся новостями. Новости все тяжелые — о грабежах, о расстрелах, о том, что фашисты ищут по домам наших раненых бойцов. Найдут — и хозяевам дома, и раненым бойцам одна Судьба — смерть.

Были, правда, и другие новости. Один из мальчишек с соседней улицы пробил гвоздем железную бочку с бензином. Утром солдаты бросились к бочке, а она пустая. Ох и ругались фашисты!.. А другой мальчишка подставил гвоздь под колесо грузовика. Солдаты сели в грузовик, а только он тронулся, шина сразу же лопнула. Солдаты куда-то очень срочно должны были ехать. Офицер-эсэсовец волосы на себе рвал из-за задержки...

Коля никому из ребят не говорил, конечно, что его брат связан с партизанами, но сам он об этом все время помнил и смотрел на немецких солдат без страха. Ребята ему даже завидовали.

Андрей вернулся лишь через неделю, ночью, и, когда вошел в дом, то остановился у порога и вдруг начал сползать на пол, цепляясь руками за стену.

Коля бросился, к нему. Андрей оттолкнул его и сказал:

— Э-э, ч-черт! Да не ранен я, просто голова закружилась...

Оказалось, что за всю эту неделю он почти ничего не ел.

Коля кормил его чем мог, старался предупредить каждое желание, а потом, хотя эта мысль пришла ему только что, специально, чтобы ободрить старшего брата, сказал:

— А мы из ребят партизанский отряд собираем.

Андрей чуть не подавился картофелиной.

— Что-о? — спросил он.

— Отряд будет — во, — продолжал Коля. — Восемь человек уже набирается.

Андрей сидел с ошеломленным видом.

— А что? — спросил Коля. — Мы что — маленькие?

— Товарищей твоих я не знаю, — заговорил наконец Андрей. — И ты не знаешь. Не спорь — ты же приезжий! Может, они и надежный народ... Ты им про меня ничего не говорил?

— Нет.

— Честно?

— Честное ленинское! Андрей опять помолчал.

— Без дела, конечно, сидеть нельзя, — Андрей понизил голос. — Знаешь, в чем ты можешь партизанам помочь?

— Ну?

— Я тебе адрес дам и пароль скажу. Тут у нас в городе надо еду носить.

— Еду-у? — разочарованно протянул Коля. — Ну да. Картошку вареную, хлеб.

— Картошку... хлеб, — обиженно повторил Коля. — Вы там воевать будете, а мне картошку носить?.. Тоже мне — подвиг какой!

Он увидел, что лицо старшего брата стало суровым, и замолчал.

Андрей вдруг обнял Колю, крепко прижал к себе и шептал ему в самое ухо:

— Коля, милый ты мой, там же раненые красноармейцы в подвале. Верь мне или не верь, а сейчас важней этого дела нет. И подвига большего нет. Это тебе одному доверяется. Никому чтобы... Понял?

— Понял, — сказал Коля дрогнувшим голосом.

— Я на рассвете опять уйду. Теперь надолго и далеко... Но я приду. — За окном где-то на окраине Луги вдруг грохнул взрыв. — Наша работа. Слышишь?

Коля кивнул, соглашаясь.

— Мы придем, — повторил Андрей. — И мы все вернем назад. И за все, за все рассчитаемся.

Коля впервые в жизни увидел слезы в глазах старшего брата.

Улицы Луги безлюдны. Пробредет старуха нищенка. Пройдут строем солдаты.

Жители стараются не выходить из дому ни утром, ни днем. Так безопаснее.

Но Коля идет по городу с ведром. В ведре варенная в мундире картошка, сверху слой сырых мелких картофелин.

Солдат-эсэсовец останавливает его:

— Эй малшйк... Ты куда несешь этот картошек?

— На базар несу, — звонко отвечает Коля. — У меня бабушка болеет, надо молока купить.

— О-о! — восклицает солдат. — Мольоко — надо, яйки — надо, картошек — не надо... Иди, малшик...

И Коля идет дальше.

Гораздо страшнее было, когда задерживали полицаи из местных лужан, продавшихся фашистам. Эти спрашивали грубо:

— Куда идешь, пацан?

— Хозяйка послала картошку продать на базаре.

— Какая хозяйка-то?

— Акимовна.

— Акимовна... картошку, — передразнивал полицай — А небось зайди к вам — и коркой сухой не угостите... Сад у вас есть?