Оружие Аполлона
Шрифт:
– Говард! – Набрал в грудь воздуха и продолжил, резко, отрывисто: – Проблемы больше нет… И твоих парней больше нет… Атомный взрыв… Стоп, не перебивай! Меня слушай! Спасатели с Возмездия сейчас пойдут. А ты бери наводку с орбиты и немедленно поднимай в воздух столько машин, сколько надо. Вплоть до последней! Немедленно, Говард! Накрыть всех этих летунов и уничтожить! Гарантированно уничтожить! И тех, кто успеет дернуть за яйца [46] , тоже. Всех! Ты понял меня?… Нет, я тебе сейчас не Стив, а постпретор Администрации Императора. Это приказ. Выполняй!
46
Дернуть
Полковник швырнул ни в чем не повинную гарнитуру назад в шлем и, закусив губу, застыл в кресле. С лица его не сходила болезненная гримаса. В битле вновь наступила тишина, которую нарушал только легкий гул двигателя. Машина, не снижая хода, продолжала лететь навстречу ночи.
– Ну, давай, помянем… – негромко сказал Арамис и поднял стакан.
– Всех, – добавил Габлер.
Они помолчали и медленно выпили.
Коньяк был хорош, он слегка обжег горло и наполнил тело теплом. Но Габлер согласился бы никогда больше не пить его, если бы это могло изменить судьбу тех, кто сгорел в жуткой топке атомного взрыва.
– Мабыть, где-то все уже расписано, – вздохнул Арамис. – От судьбы не уйдешь. Но лучше этого не знать.
Крис молча покивал и подумал, что уже слышал подобное от гинейца. Не так уж давно, когда поминали Атоса.
«Кто поклянется тебе, о Торкват, что не будет последним завтрашний день для тебя!» – наверное, так сказал бы Граната, процитировав Горация.
Они сидели за откидным столиком к небольшой комнате. Вероятно, в лагере «Рубикон» это помещение предназначалось для приезжих – тут, кроме столика и двух стульев, стояли друг напротив друга два ложа, а в дверцу одного из стенных шкафов был встроен большой экран. В узком ящичке под ним россыпью лежали разноцветные кристаллы арт-объемок. Рядом, за стеной, размещался санузел с душем.
Арамис опять разлил коньяк по стаканам, совсем понемногу, повертел в руке небольшую плоскую бутылку, осторожно поставил на стол, возле тарелки с бутербродами. И коньяк, и закуску им выдали в столовой, после ужина – так распорядился полковник Айон. Сам он ни ужинать, ни пить с ними не стал, а, выйдя из битла, предложил идти куда покажут, управиться с весьма скромной дозой алкоголя – по сто двадцать пять граммов на брата – и ждать, когда придет время перебираться на бриг и улетать с Аполлона.
В лагере были предупреждены о прибытии битлов. На взлетно-посадочной площадке прилетевших уже поджидал транспорт. Иеромонаха Василия увезли на пятнистом каре в сопровождении вооруженных файтеров, кокон с беллизонкой и патриарха Феодора погрузили в машину медиков. С ними поехал и один из «аполлонов», чтобы получить назад свой боевой комбинезон, в котором сейчас спал патриарх. Его товарищи отправились в свои казармы, пилоты остались у битлов, а Габлера и Арамиса повел в столовую уже знакомый им штаб-майор Якубу Мварувари. Полковник Айон уехал на каре вместе с прибывшим за ним адъютантом легата Говарда Баддла. Футляр с Копьем полковник продолжал держать при себе и явно не собирался с ним расставаться до самого Октагона.
Штаб-майор с расспросами не лез. Он молча привел Габлера и Арамиса в столовую и, прохаживаясь в отдалении, дождался, пока те насытятся. Вручил пакет с закуской и бутылку, порекомендовав
Криса так и подмывало разыскать госпиталь и выяснить, что там с Низой, однако он понимал, что ничего ему не скажут. Да и что могли ему сказать? Возвращение из мертвых – далеко не минутное дело, и как обстоят дела с беллизонкой, он сможет узнать только после прибытия на Вери Рому. Оставалось лишь мелкими редкими глоточками пить коньяк и гнать прочь тревожные думы.
Ни о чем особенном они не говорили – так, обменивались короткими фразами, и Габлер чувствовал какую-то душевную опустошенность. Физически он от этой экспедиции на Второй континент не устал, а вот морально… И крутилась в голове неотвязная мысль о том, что и он, и Арамис, и все остальные вернувшиеся тоже могли сгореть там, в Карфагене…
Чтобы заглушить эту мысль, ста с небольшим граммов спиртного было очень и очень мало.
– А ведь не сработало Копье, – медленно сказал Габлер, все-таки взяв бутерброд. – Не помогло этим «братьям»…
Арамис тоже потянулся за закуской, задумчиво пожевал и взглянул на собеседника:
– Тут вопрос тонкий. Да, погибли, но сколько наших унесли… И смотри: они же, эти «братья», не сами по себе были, у них связь с Сибирской Россией. Считай, это отряд Сибирской России. Отряд уничтожен, но государство-то осталось.
– Н-ну… как-то неубедительно, – с сомнением произнес Габлер. Отложил недоеденный бутерброд и добавил: – Я, Лино, все больше вот что думаю: может, было бы лучше, если бы этого Копья у нас и вовсе не было? В смысле, у Босса. Пусть все идет без Копья, так, как и должно было бы идти. Веронцы самостоятельно жить хотят… Беллизонцы тоже… Кто-то где-то там еще… – Коньяк все-таки слегка ударил в голову, и фразы у Габлера получались какие-то мягкие, затухающие. – Возможно, без Копья Босс и не стал бы во все это вмешиваться…
– А не вмешается – и посыплется потихоньку Империя, – заметил Арамис. – Каждый захочет у себя дома императором быть и ни от кого не зависеть.
– А может, так и надо? Может, вышел срок нашей Роме? Все империи когда-то разваливаются.
Габлер подумал о том, что именно так говорила Низа – не так давно, на плоту. А до нее, в отеле «Поющая Майя», – один из веронцев. Он плеснул себе еще, на донышко, подлил Арамису.
Тот сурово посмотрел на него:
– Вроде ты и не пьян, Гладик, а такое мелешь. И вообще, все эти разговоры – сотрясение воздуха… – Арамис помолчал и улыбнулся: – Или ты намерен Копье у грэнда нашего отобрать, штурмануть на бриге Октагон и провозгласить себя Боссом? Тогда я с тобой! Никогда никакой, даже самой захудалой империей не правил, а хотелось бы! Вместе будем, ты по четным, я по нечетным. Или наоборот.