Оружие Возмездия
Шрифт:
Они, знаете, с большим достоинством его тащили.
Генералы, что тут скажешь.
ГЛАВА 21.
Сто дней до выхода приказа Министра обороны об увольнении твоего призыва в запас — культовая, знаковая, сакральная дата. Если воинская часть строго чтит традиции, в ней начнется черт-те-что. Деды (с этого дня дембеля) ночью постригутся налысо (утром их вздрючат, но не приклеишь же волосы обратно). На толстых дембельских подворотничках возникнут вышитые цифры — слева 100, справа 99. Приказ будет торжественно зачитан вслух молодым бойцом, стоящим на высоченной пирамиде из тумбочек. И так далее. Пересказывать все это — книги не хватит.
Даже для эстетов
Тут и пришло осознание: я наконец-то слился с армией воедино. Привык к ней. Вписался в систему.
Разумеется, я тут же системе ответил. Генка Шнейдер купил мне в подарок на "стодневку" галстук. Зеленый, но чуть ярче армейского уставного цвета. И не на резинке. Настоящий! Я с наслаждением повязал этот галстук и отправился в наряд дежурным по штабу, чувствуя себя преотлично.
Все мне завидовали, включая офицеров. Только Минотавр ни слова ни говорил. Оказывается, просто не приглядывался. А когда пригляделся, аж сам позеленел. Минотавр был модником. В свободное от службы время разгуливал по Белой Церкви в белой куртке. Пошил себе форму с небольшими отступлениями от уставного фасона и цвета. Очень этим гордился. И тут, понимаете, его сержант… Галстук умеет завязывать, сволочь такая!
— Еще раз увижу этот галстук, — сказал Минотавр, — намажу горчицей и заставлю съесть!
Вот какая ранимая психика у военных. Поэтому они крайне чувствительны к ритуалам, церемониалам и знаковым датам.
Поэтому и я, временно военный человек, отнесся внимательно ко дню своей "стодневки". Я его записал. Все события, с утра до ночи.
СТО ДНЕЙ ДО ПРИКАЗА
Сейчас я вижу, что день получился нетипичный для армии в целом. Во-первых, это день очень маленькой войсковой части, где "батарея" — шесть человек, а "дивизион" — двадцать восемь. Во-вторых, еще только заканчивается пересменка между периодами: не все дембеля ушли, не все молодые пришли. Казалось бы, из-за этого такой упор на хозяйственную и канцелярскую работу. А вот нет. Когда все утрясется, будет то же самое, только я уже не стану лично орудовать лопатой. Но приказы "копать-красить-печатать" по-прежнему будет отдавать майор. Хотя печатать он мне не приказывает. Он просит по-хорошему. У нас в дивизионе никто больше этого не умеет, ни старый штатный писарь не умел, ни новый. А я ведь могу скрыться в парке техники, заснуть там — и ищи меня, свищи.
Служивших может сильно удивить то, что в тексте не отражено шумное отмечание "стодневки". А не было его. Мы так решили. Уж больно дерьмовые воспоминания сохранились от "злой дедовщины" — и мы просто стерли всё это к чертовой матери из повседневной жизни ББМ. Задавили авторитетом. Кто хотел, тот праздновал — тихо. Двое-трое, кажется, побрили головы, не помню уже. Ну, и дружные аплодисменты на вечерней поверке были, когда один из наших крикнул: "Товарищи солдаты и сержанты, до приказа осталось сто дней!". Это уж как водится.
Ну, вот он, мой день.
С утра надел кроссовки и выбежал. Обогнал своих, потом чужих, потом вернулся. Размялся чуть-чуть, повисел на перекладине, несколько раз лениво подтянулся. Потом умылся, долго смотрел на свой подворотничок и решил-таки подшить свежий. Выгнал батарею на утренний осмотр и заставил всех перечистить сапоги. Полчаса слушал политинформацию в исполнении майора Афанасьева. Чудом не заснул.
На завтраке, памятуя о старой традиции, отдал свое масло салаге-полугодку — шоб знал! Не видать ему того, что мы видали, не быть биту и унижену, многого не знать, что плохо и гадостно. Ну и слава тебе, господи.
После завтрака потопал со всеми в парк, на развод. Там выслушал пламенную речь комбрига и получил задачу от Афанасьева. Майор рулил дивизионом, пока Минотавр был в отпуске. Капитан Масякин на тот момент руководил строительством нового бокса, и я своего комбата видел раз в три дня, если видел вообще. Так что непосредственно мной руководил Афоня.
Для начала я припер со склада рулон рубероида. Ловко миновал Афанасьева так, что тот меня не заметил. Закинул рулон на броню кашээмки, влез наверх и растянулся на теплом металле, подложив рулон под голову. Лежал полчаса, пока Афанасьев меня не нашел. Получил новую задачу — убрать слегка в боксе и пообрубать траву вдоль бордюра. На вопрос, где я возьму для этого людей, если все мои заняты, получил ответ: вот и ты будешь занят! Логично. Даже в некотором роде справедливо. В боксе я все провернул за пять минут. Потом влез в одну из кашээмок, где мои оболтусы что-то красили. Выставил антенну, настроился на "Маяк" и послушал музыку. При этом я вращался туда-сюда в башне — вел наблюдение за окрестностями, дабы не пропустить подкрадывающееся начальство.
Поболтал с народом, ушел искать лопату. Через полчаса отнял ее у бездельников, которые сидели за боксом, озадаченные тем же делом, что и я. Принялся рубить травку, торчащую из щелей в бетоне. Оставил за собой ровную поверхность и совсем уже было собрался лезть обратно в машину, как из-за угла выскочил Афанасьев и на меня наткнулся. Майор жутко обрадовался и послал в казарму за котелками — их нужно покрасить. Ну, пошел в казарму. По дороге встретил связистов, которые что-то страшное делали со связью, ибо были все в обрывках провода. Светски поболтали. Пришел в казарму. Каптерщик побросал на плащ-палатку 28 котелков, я одолжил у него молодого бойца, и потащили мы эти сокровища обратно в парк (800 метров). Там долго развлекались с пульверизатором. Он пока чистый, без краски, дает мощную струю воздуха, и лучше, чем запустить эту струю под куртку, по летней жаре ничего не придумаешь. Бойцы начали красить, а я опять залез в башню машины и там вдруг заснул. Спал час, в 14 проснулся. Время было идти в казарму, я сказал, что пойду через магазин, и вяло уплелся. Купил сигарет, пожевал пряников, пошел в казарму. Там провожали двух последних наших дембелей. Они со слезами на глазах ныли ласковые слова и нежно обнимали провожающих. Досталось и мне за все хорошее. "Ничего, Олежка, потерпи пять месяцев…" — бормотали они растроганно.
Перед самым обедом получил задачу: печатать документы для нового учебного периода. Поэтому сразу после обеда отправился помогать Михайлову и Ракше получить на почте посылку. Неблизкий путь, если считать в оба конца почти километр, так что ходили мы очень долго. На обратном пути к нам прицепился капитан-ракетчик: ему не понравилось, что Михайлов небрежно козырнул. Я пытался объяснить капитану, что мы из ББМ, но он, похоже, был из новеньких, с нашими не сталкивался, поэтому — не осознал. Для начала он попробовал заставить меня научить Михайлова правильно отдавать честь. Я строго заявил, что это не мой человек, и я его гонять не буду. У капитана под фуражкой что-то зашевелилось (видать, заподозрил неладное), но он все-таки еще не понял, на кого напал. В общем, капитан трижды гонял Михайлова мимо себя строевым шагом. Витя ему такое изобразил, что мы с Ракшой чуть не умерли от смеха. Капитан не выдержал и убежал, страшно ругаясь.