Осада Ченстохова
Шрифт:
Казалось, что шведы, воспользовавшись отдаленными, уцелевшими домами Ченстохова, думают в них расположиться, и мечник, заметив это, даже всплеснул руками.
— Направить пушки на те строения и открыть по ним огонь… Мы должны их сжечь.
Приор, стоявший сзади него, ничего уже не говорил, но видно было, что ему тяжело.
— Воля Божья! — промолвил он через минуту. — Воля Божья!
Шведам дали время спокойно разместиться в строениях, соломенные крыши которых были отличной пищей для огня. Несколько времени спустя, когда уже можно было
Возникший как бы чудом пожар мгновенно разросся. Пламя и дым выгнали солдат, и их можно было видеть убегающими гораздо скорее, чем они пришли. Сложенные в сараях заряды, которых, убегая, не успели захватить, воспламенились и начали разрываться, убивая своих же. Солдаты рассеялись во все стороны и, группами подбегая близко к стенам, падали от пуль защитников Ясной-Горы. Было видно, что Миллер напуган и взбешен; трубы быстро начали сзывать людей; шведские мундиры покрывали гору — солдаты метались и сбегали вниз.
— Благодарение Богу, — сказал пан Замойский, — все удалось, как мы хотели. Шведы выгнаны из строений, потери в их рядах значительны, для начала хорошо и это: не хвалясь, скажу, что распорядился как следует.
Он обратился к приору с довольной улыбкой, но прочитал на лице капеллана грусть.
— Что же вы, ваше высокопреподобие, выглядите таким грустным?
— Разве такие мысли могут радовать капеллана? — возразил Кордецкий. — Только необходимость сделала из нас воинов, а вид этих людей, умерших во грехе и злобе, разве не может вызывать грусть?
— На то война, — сказал Замойский, — но если вы думаете так оплакивать каждую потерю неприятеля…
В этот момент их внимание было привлечено необыкновенной сценой. Из рва, под стенами монастыря вылезла женская фигура в белом платке, точно привидение, встающее из гроба. Со смехом она начала приветствовать шведов, посылать им воздушные поцелуи, указывая на ворота монастыря, на костел и на стены.
— А, это наша нищенка, — сказал приор, — удивительная вещь, как она не боится всего этого, она даже не спряталась в монастырь.
Костуха вышла из своего логовища смело и на глазах всех начала медленным шагом обходить стены с северной стороны, все время наклоняясь к земле и как бы собирая что-то. Огонь шведов, хотя и не всегда достигавший стен, с этой стороны был наиболее сильный. Пули падали там и сям, наполовину зарываясь в землю; одни лежали на поверхности, другие, отскочив от стен, катились в обратную сторону, в ров. Среди них шла Констанция спокойными шагами, распевая и заткнув за пояс платье, как женщины, собирающие грибы; она поднимала пули и складывала в передник.
Замойский стоял остолбенелый.
— Великая это для нас наука, — сказал он задумчиво, — как нам тут хвастаться мужеством! В ней мужества и веры больше, чем у нас всех. Смотрите, как смело идет и собирает: даже шведы поражены.
Кордецкий прослезился, и сердце его усиленно билось.
— Такими неустрашимыми, такими верующими и такими твердыми
XVI
Как, наконец, Миллеру надоела пальба, и он отправил посольство к приору
Миллер, недолго пробыв в сарае среди ченстоховского пожарища, должен был убраться оттуда и приказал разбить свой шатер немного поодаль от развалин. На лице его были видны гнев и унижение, тем более сильное, что он думал иметь дело с монахами, а встретил в них осторожность, искусство и опытность наилучших воинов. Каждое его упущение и заблуждение были тотчас же использованы противником, а понесенные жертвы ясно показывали, что монастырь решил защищаться до последней возможности. Генерал ходил и ворчал. Вейхард, завлекший его сюда, теперь не показывался; сердясь, он посылал за ним ординарцев, и, наконец, граф принужден был явиться, не имея уже повода отказаться. Миллер сразу встретил его упреками.
— Видите, — сказал он со злостью, — здесь выходит нечто совсем иное; это походит на отчаянную оборону, мы только теряем время и людей.
— В самом деле, не понимаю, — мягко сказал Вейхард. — Они защищаться не могут, только торгуются из-за сдачи, из-за условий…
— Хороший это торг! — воскликнул Миллер. — В задаток, смотрите, сколько трупов!
— Случайность! Случайность! — сказал Вжещевич.
— Что? И сожжение хутора? И этих строений? И эти убитые? Это все, по-вашему, случайность?
— Но повторяю, генерал, монахи долго так защищаться не могут! — вскричал Вейхард. — С кем? С несколькими стами людей, против девяти тысяч? У них даже нет опытных предводителей. Сегодня приложили усилия, им улыбнулось счастье, немного помогла им наша неосторожность — вот и все.
Миллер с гневом отвернулся.
— Но это так продолжаться не может! — отозвался он сердито. — Надо кончать.
— Окончим, генерал; пусть Калинский едет в монастырь и начнет торговаться с ними.
Миллер только указал рукой Калинскому на монастырь.
— Трогай, полковник, — сказал он, — и живо, и доставь мне условия от монахов; а если нет — то я превращу монастырь в пепел!
Староста брацлавский, которому вовсе не нравились пули, витавшие вокруг монастыря, и шведские и ченстоховские, сделал довольно кислую мину, но играть роль посла и получить доверенность на переговоры привлекало его с другой стороны; наконец, Миллер не терпел возражений, и надо было повиноваться.
Калинский сел на коня, выслав впереди себя на двести шагов двух солдат с белым флагом, и, объехав под прикрытием часовни св. Иакова, осторожно приблизился к воротам. Кругом свистели пули, и по пути, вследствие их беспорядочного полета, староста делал нравственные усилия, чувствуя дрожь, пробегавшую по спине. Калинский был человеком слабым и бесхарактерным, боязливым и вместе с тем гордым и стремящимся к славе, ловким лгуном и явным прихлебателем; именно такой человек нужен был шведам для переговоров.