Осада, или Шахматы со смертью
Шрифт:
— Во всяком случае запомните, — говорит капитан наконец, — этого разговора не было.
Ну что за вопрос, разумеется не было, эхом откликается гость, изменившимся тоном своим показывая, что за время разговора — которого не было — окончательно освоился. Затем достает хорошей кожи портсигар, раскрывает его перед Дефоссё. Тот берег сигару, но не закуривает, а прячет ее в карман, откладывая редкое удовольствие на потом. Ветер сильно сносит, говорит он чуть погодя, водя рукой над планом. Сильно влияет на траекторию выстрела. На самом деле все влияет — температура и влажность воздуха, качество и состояние пороха. И даже знойная
— И больше всего хлопот — из-за того, что я не могу положить ядро, куда хочу. Точнее, не всегда могу.
Полицейский, который уже спрятал портсигар и держит незажженную сигару в пальцах, показывает ею на пометки, обозначающие места разрывов:
— А об этом что скажете?
— Это же видно с первого взгляда. Смотрите. Пять наших гранат попали в ближайшую к нам часть города, легли довольно кучно в нижней, южной его трети… И только эта долетела вот досюда, упала почти на пределе досягаемости.
— Сейчас бывает и подальше.
— Да. — На лицо капитана наплывает сдержанное удовлетворение. — Мало-помалу мы добились этого. И можно не сомневаться, рано или поздно в зоне поражения окажется весь город. Но в ту пору, когда бомба упала вот здесь…
— В тупичке за улицей Паскин, за часовней Дивина-Пастора.
— Именно. Это была настоящая и редкая удача. Прошло немало времени, прежде чем мы сумели достичь такой же дальности.
— Хотите сказать, что в тот день целились не туда?
Уязвленный Дефоссё чуть вскидывается:
— Сеньор, я бью по целям, до которых могу дотянуться. И раньше, а иногда и сейчас еще. Куда могу… Тут вопрос не точности, а дальности.
Испанец, кажется, обескуражен. Зажав в зубах незажженную сигару, он смотрит на план так, словно вдруг перестал узнавать его.
— Стало быть, вы никогда не знаете, куда упадут ваши бомбы?
— Иногда знаю. Иногда — нет. Знал бы наверное, будь у меня все данные по каждому выстрелу и в самый момент его — взрывная сила пороха, температура, влажность воздуха, сила и направление ветра, атмосферное давление… Но этого нет. А и было бы — мы же все равно не в состоянии произвести нужные расчеты.
Он кладет на карту и вторую руку. Шершавую, обветренную, с грязными, обломанными ногтями. Палец блуждает по кружеву улиц, будто прокладывая маршрут.
— А вот убийца — в состоянии. Он достигает точности, которая вам недоступна.
— Не думаю… Не думаю, что достигает намеренно и сознательно. — Дефоссё явно задет тоном собеседника. — Рассчитать это с такой точностью — превыше сил человеческих.
Знаете ли, с тех пор как человечество изобрело пушку, это одна из самых фундаментальных задач артиллерийской науки, добавляет капитан. Еще Галилей ломал голову над тем, как установить ту геометрическую фигуру, которую образует при определенных условиях траектория летящего снаряда. А он, капитан Дефоссё, бьется здесь, в Кадисе, над тем, чтобы установить и учесть факторы, воздействующие на эту самую траекторию. Температуру в канале ствола, сопротивление воздуха, силу трения. И прочая, и прочая… Много там всякого. Потому что ветер — это одно, а воздух в состоянии покоя — совсем иное. А здесь, в Кадисе, ветры создают самый настоящий лабиринт. Уж поверьте мне. Сколько месяцев кряду я обстреливаю город.
— Верю.
Испанец наконец закуривает сигару от свечки, воткнутой в бутылку посреди стола. Через закрытые ставни — стекол в окнах нет — доносится колесный гром: по проходящей невдалеке дороге едет какая-то повозка. Слышно, как солдаты обмениваются с лейтенантом Бертольди паролем и отзывом. И снова становится тихо.
— Насчет того, что вы мне рассказали… — продолжает Дефоссё. — Нельзя исключать, что все так и обстоит в действительности… Не знаю, разумеется, насколько этот ваш убийца сведущ в науках, но, без сомнения, способен высчитать то, что веками не давалось ученым. Он видит местность иными глазами. Вероятно, замечает там какие-то закономерности… Некую упорядоченность, скрытую от нас. Какое-то соотношение рельефа и точки попадания. Быть может, интуитивно ощущает, угадывает принцип, который когда-то, больше столетия назад, сформулировал математик Бернулли: «Если производится некоторое количество испытаний, в результате которых может произойти или не произойти событие А, и вероятность появления этого события в каждом из испытаний не зависит от результатов остальных испытаний, то такие испытания называются независимыми относительно события А».
— Не уверен, что правильно вас понял. — Полицейский вынул из рта сигару и слушает с огромным интересом. — Вы говорите о случайности?
Напротив, объясняет Дефоссё, о вероятности. Это чистая математика. Будет или нет удачен выстрел, произведенный, скажем, гаубицей, зависит от таких факторов, как время суток, ветер, климатические условия и тому подобное. Его канониры и он сам — вольно или невольно, сознательно или нет — тоже действуют согласно этим вероятностям.
Лицо испанца просветлело — он понял сказанное и по неведомой причине оно как будто успокоило его. Подтвердило его собственные умозаключения.
— То есть вы говорите, что, хотя и сами даже не можете определить, куда полетят ваши бомбы, они падают не как попало, не по воле случая, а в соответствии с какими-то правилами или физическими законами? Так?
— Именно так. В некоем своде или кодексе, который люди пока еще не в состоянии прочесть, хотя современная наука с каждым днем все ближе к этому, кривая, описываемая каждой из моих бомб, определена так же точно и непреложно, как орбиты планет. Разница между ними есть исключительно производная от нашего невежества. И в этом случае ваш убийца…
— Наш убийца, — с нажимом поправляет испанец. — Сами видите — с вами он связан не менее тесно, чем со мной.
В тоне его нет злой насмешки. Так, по крайней мере, кажется. И чем глубже погружается капитан Дефоссё в собственные построения, тем больше какой-то странной отрады находит он в них. Ситуация, представая под неким новым углом, становится привлекательна и очень приятна. Это подобно попыткам вслепую нашарить ключ к шифру. Отгадать какую-то техническую загадку.
— Ладно, пусть будет «наш»… Я хочу лишь сказать, что этот человек сумел на свой манер и с высокой точностью высчитать вероятность… Представьте себе машину, куда закладывают все те данные, о которых мы говорили, чтобы получить на выходе точное место и приблизительное время…
— И этой машиной стал убийца?
— Да.
Лицо испанца тонет в густом облаке табачного дыма. С явным интересом он, облокотясь о стол, подается вперед:
— Вероятности, сказали вы… А их можно вычислить?