Осада Шарпа
Шрифт:
Шарп взглянул на Фредриксона. Молотки плотников стучали как канонада небольших орудий, эхом отдаваясь в его раненой голове.
— Мне наплевать, Вильям, если он повесит Киллика. Американцев надо вышибить из этой чертовой войны, и мне плевать если мы всех их повесим, черт побери. Но ты говоришь, что дал слово?
— Да, сэр.
— А вот на твое слово мне не плевать.
Шарп тоже не взял на себя труда постучать в дверь, он просто пнул ее ногой и отлетевшие обломки досок заставили Бэмпфилда испуганно отпрянуть.
На этот раз пришли два офицера, оба со шрамами, у обоих выражения лиц тверже, чем приклады винтовок, и оба излучали такой гнев, что в жарко-натопленной комнате стало холодно.
На Бэмпфилда Шарп не обратил внимания. Он прошел через комнату и наклонился над двумя американцами, которые оказались избиты еще сильнее с момента ухода Фредриксона. Шарп выпрямился и посмотрел на боцмана.
— Развязать их.
— Майор Шарп… — начал было Бэмпфилд, но Шарп прервал его.
— Вы очень обяжете меня, капитан Бэмпфилд, если не будете вмешиваться в командование на суше.
Бэмпфилд моментально все понял. Он знал устав и понял, что проиграл сражение. Сражение, но не войну.
— Эти люди — пленники флота.
— Эти люди взяты в плен армией, на земле, а не на воде, они сражались как союзники французской императорской армии. — Шарп закрепил успех. — Они мои пленники, находятся под моей ответственностью, и я приказываю развязать их!
Этого было достаточно для гребцов капитанской гички, и они склонились над связанными людьми.
Капитану Бэмпфилду очень были нужны эти двое американцев, но еще больше он хотел сохранить чувство собственного достоинства. Он понял, что в борьбе за старшинство, в борьбе юридических тонкостей пунктов устава, он едва выжил. Он также чувствовал страх перед этими людьми. Бэмпфилд прекрасно знал репутацию Шарпа и Фредриксона, а их взгляды и шрамы на лицах дали ему понять, что эту битву ему не выиграть силой. Он должен брать хитростью, и потому улыбнулся.
— Мы обсудим их судьбу утром, майор.
— Разумеется, обсудим. — Шарп, удивленный легкостью победы, повернулся к Фредриксону. — Прикажите перевести остальных пленных американцев в более подходящее помещение, мистер Фредриксон. Поставьте своих людей для их охраны. Потом очистите кухню и попросите сержанта Харпера ждать меня там. И приведите туда этих двоих, — он кивком указал на американских офицеров.
На кухне Шарп принес им неуклюжие извинения.
Капитан Киллик, жадно поглощавший кусок хлеба, приподнял окровавленную бровь. — Извинения?
— Вам дали слово офицера, а оно было нарушено. Я приношу свои извинения.
Патрик Харпер открыл дверь.
— Капитан Фредриксон сказал, что вы хотите меня видеть, сэр?
— Ты будешь поваром, сержант. Вон там, на печи, суп лягушатников.
— С удовольствием, сэр. — Харпер, чье лицо почти приобрело свой нормальный размер и казалось восстановившимся после такой хирургии, открыл печь и забросил туда дров. По кухне распространился приятный жар.
— Вы ирландец? — спросил вдруг Харпера Догерти.
— Совершенно верно. Из Танджевейна в Донегале, и нет на земле места прекраснее. — Это уха, сэр, — сказал он Шарпу.
— Танджевейн? — лейтенант взглянул на Харпера. Тогда вы должны знать Кэшлнэйвен?
— По дороге на Боллибоф? — Там где старая крепость? — на лице Харпера появилось выражение счастья. — Я ходил по этой дороге столько раз, что не могу и сосчитать.
— Мы возделывали там землю. Пока англичане не забрали ее. Догерти бросил на Шарпа вызывающий взгляд, но Шарп, отвернувшийся к стене, казался рассеянным. — Я Догерти, — сказал Догерти Харперу.
— Харпер. Я помню одного Догерти, у него была кузница в Минкрамлине.
— Это мой дядя.
— Боже, спаси Ирландию, — Харпер удивленно смотрел на лейтенанта. — А вы из Америки? Слышали ли вы, сэр, что у него был дядя, который чинил мамины сковородки.
— Я слышал, — сказал Шарп. Он думал о том, что подставил себя под удар и без особой пользы. Он спас этих людей на двенадцать часов, не более, и бывает время, думал Шарп, когда солдат знает, что нет смысла драться. Затем он вспомнил, как Дюко, француз, обращался с ним в Бургосе, а другой французский офицер, рискуя карьерой, спас его жизнь, и Шарп знал, что не сможет жить с таким грузом, если просто позволит Бэмпфилду продолжит свои бесчинства. Эти люди может быть и пираты, может они и заслужили веревку, но Фредриксон дал им слово. Шарп подошел к столу. — Вы ранены?
— У меня выбили зуб, — оскалился Киллик, демонстрируя сказанное.
— Это сейчас модно, — спокойно сказал Харпер.
Шарп взял бутылку вина, стоящую перед ним и снес горлышко об край стола.
— Так вы пираты?
— Каперы, — гордо сказал Киллик, — все официально.
Фредриксон, дрожа от холода, вошел в дверь.
— Я поместил остальных джонатанов в караулку. Ресснер присматривает за ними. — Он взглянул на сидящего Киллика. — Прощу прощения.
— Капитан Киллик, — представился Киллик без всякой злобы, — и я благодарю вас обоих. Он держал кружку с вином. — Когда они накинут на нас петли, я скажу, что не все британцы ублюдки.
Шарп налил вина в кружку Киллика.
— Я видел вас, — сказал он, — в Сен-Жан-де-Люз.
Киллик громоподобно рассмеялся, и это напомнило Шарпу Веллингтона. — Это был великолепный день! — сказал Киллик, — Они тогда изрядно подмочили штанишки!
— Да уж, — Шарп кивнул, вспоминая ярость Бэмпфилда когда тот наблюдал за действиями американца.
Киллик пощупал карман, вспомнил, что у него уже нет сигар, и пожал плечами.
— Когда мир, такой радости ничто доставить не может, верно? — Шарп не ответил, и американец посмотрел на лейтенанта. — Может нам действительно заделаться настоящими пиратами, Лайам, когда война кончится?
— Мы столько не проживем, — Догерти горько посмотрел на стрелка.
— Для ирландца, — сказал Киллик Шарпу, — он слишком реалист. Вы собираетесь повесить нас, майор?
— Я собираюсь накормить вас, — уклонился от прямого ответа Шарп.
— А утром, — сказал Киллик, — моряки все равно нас повесят?
Шарп ничего не сказал. Патрик Харпер, стоя у печки, посмотрел на Шарпа и решился сказать.
— Утром, мягко сказал он, — мы будем далеко отсюда, к сожалению.
Шарп нахмурился недовольный, что сержант улучил момент, чтобы вмешаться, хотя по правде говоря, он попросил Харпера присутствовать потому, что ценил здравый смысл здоровяка ирландца. Слова Харпера дали понять две вещи; во-первых, предупредили американцев, что стрелки не могут поручиться за их будущее, и, во-вторых, сказали Шарпу, что стрелки не хотят, чтобы американцев повесили. Стрелки захватили американцев, и причем это обошлось без кровопролития с обеих сторон, поэтому они чувствовали обиду из-за того, что флотские своевольно порешили наказать противника, чья вина состояла лишь в том, что они решили драться.