Осада
Шрифт:
– Я тоже совсем недавно была, как это, алюра? А теперь перешла в плечевые. За полгода всего. Быстрее тебя, правда? – она попыталась усмехнуться над собой – не получилось.
– Это зависит от того, сама ты спускаешься на дно или есть охота воспользоваться лифтом, – Настя отвернулась. Тетерев осторожно прижал ее к себе. – Ты просто привыкла спешить. А нам это не надо, ведь так?
Щербинку, они прошли в молчании. Слева от них уже начиналась Москва, часть толпы завернула туда. Тетерев дал понять, что в Бутово его команде идти не стоит. Никто не спорил, пройдя Щербинку, они вышли на Варшавское шоссе и продолжали движение. Вокруг них уже маячили военные, не обращавшие, впрочем, на беженцев внимания. Они появившись сразу после пустого Подольска, искали главную опасность. А после Щербинки, человеческую массу стали просеивать внутренние
Неожиданно Тетерев подал сигнал свернуть за кладбище, перед которым располагалось несколько БТРов внутренних войск и стояло оцепление, и двигаться уже в город, растворяясь среди беженцев и попрятавшихся по домам от такого наплыва туземцев.
– У следующего кордона наши фото, – покачал он головой. – Не прикроешься. Будем ломиться по путям.
Они вышли на железную дорогу и через лесок, по которому шла масса, беженцев, никак не могущих найти себя, двинулись к «пятому кольцу». Народу все прибывало, когда они добрались до Новобутовской улицы, та оказалась запружена людьми. Однако в Москву никого не пускали отменив даже одноразовые пропуска. Громадная толпа собралась начиная от самой улицы Грина, перегородив и оную и соседние переулки и протягиваясь к обоим блокпостам, что на пересечении Варшавского шоссе и улицы Поляны с МКАД. Пока народ безмолвствовал, ожидал, притихнув, неведомо чего. В отличие от населения Бутова, буйного и строптивого, ныне держащего себя в рамках разве что силою войск, готовыми подавить новые выступления в зародыше, прибывшие на южную окраину столицы, были куда скромнее и, главное, терпеливее. Они ожидали, возможно, с самого начала, когда только начался этот переход, что по прибытии их встретят, подробно расскажут, что и как теперь предстоит делать, когда путешествие закончилось, и возможно, если и не пропустят сразу, то хотя бы дадут место для временного поселения. Ведь это же Москва, центр мира, Третий Рим.
Но ответа так и не случилось. Беженцев сперва попросили разойтись, на вопрос куда именно, ответ дан не был. Толпе, по прошествии какого-то времени посоветовали, в довольно резких выражениях, поискать себе самой место пребывания. В Москву ей ход в любом случае заказан. Толпа погудела, но расходиться не желала. Собственно, она просто и не представляла, куда ей еще можно идти. А потому не сдвигалась с места, задние спрашивали у передних о чем идет речь на блокпостах, те передавали по цепочке. Ответы обрастали слухами, тревогами, домыслами. Толпа начала волноваться. Кто-то выстрелил в воздух, это ненадолго ее успокоило. Наконец, ей было предложено брать на ура опустевший комплекс СИЗО, а так же пока еще не освященный храмовый комплекс Владимирской Богоматери, а заодно заселять стадион, если там место осталось, – все в Южном Бутове, фактически, их просто отгоняли подальше от «пятого кольца». Смеркалось, люди были измучены долгим переходом, растеряны, раздавлены встречей, посему безропотно отправились по указанным адресам. По дороге встретилась стройка, но увы, большая часть квартир, как имеющие крышу, так и не имеющие еще, оказались давно заняты теми, кто прибыл на прошлой неделе или раньше, еще в августе. Некоторые стали останавливаться в парках, имевшие машину, превращали ее в передвижной дом. Все прочие же двинулись к храмовому комплексу и к СИЗО. Тетерев качал головой, жалея, что прорыва не случилось, и уповал лишь на быстро портящуюся погоду, способную растревожить беженцев, не желавших жить под открытым небом – ведь мало у кого с собой припасены палатки.
Команда единогласно приняла решение возвращаться в СИЗО, парадокс, но именно там, в прежнем месте лишения свободы, они могли чувствовать себя в безопасности.
– Все возвращается на круги своя. Все реки текут в море, но море не переполняется – к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь. Вот уж не думал, что эту цитату из Екклесиаста придется прочувствовать на себе столь точно. Кстати, мы как раз в нашем же блоке и разместились, только этаж не тот. А то для полной картины не хватало и прежней камеры.
– Эта удобная, – заверила его Настя. Впятером они отвоевали четырехместный «номер» и более никого не впускали, хотя в иные камеры набивалось по
– Вот вернулись, чтобы почувствовать радость и удовольствие от прежнего места, усмешка судьбы, – продолжил Тетерев и неожиданно спросил: – Ася, тебе не надоели мои избитые истины? – она покачала головой. – А то статус обязывает глаголать о вечных ценностях «пряникам».
Компания засмеялась. Нервная обстановка, вызванная возвращением, да еще в компании с дамой, немного развеялась. Тетерев забрался на верхнюю полку, ту, что под ним, оставили за Настей. Остальные кинули кости – Вано выпало спать на полу. Наутро, оставив одного сторожить камеру, чтоб не взяли штурмом, подельники выбрались в район. Бродили долго, погода потихоньку испортилась, дул свежий ветер с запада, забиравшийся под одежду неприятным холодком. Свинцовые тучи, набитые влагой, еле ползли, казалось, коснись они крыш, и прольется дождь.
Народу за ночь прибавилось. Эти, новые беженцы, бродили неприкаянно, выбирая себе место, натыкаясь на точно таких же, неведомо как перекантовавшихся ночь, и собираясь группами, пытались обсудить сложившуюся ситуацию. Иной раз шли к блокпосту, откуда их немедля прогоняли. В Бутове давно не было официальной власти, вся она перебралась в Москву, так что раздражение, отчаяние, гнев и боль остались на долю милиции и армии.
Как ни странно, зомби в самом районе было еще немного, они почему-то не спешили к почти неприкрытому людскому скопищу. Так что стрельба по ночам иной раз была столь незначительной и короткой, что жители, привыкшие к канонаде жаловались на бездеятельность войск. Настя слышала разговор двух товарок, одна рассказывала подруге, что ребенок ее за последний месяц так привык к стрельбе по ночам, что уже не может нормально заснуть, приходиться прокручивать заблаговременно сделанную запись, только так его можно успокоить.
– Даже не знаю, как потом его отучать. Ну, когда все кончится, – в конце сказала она. Товарка махнула рукой.
– Ты думаешь, все это кончится?
– Кончится. Я только боюсь, что… – и обе замолчали на полуслове. Разговорами о конце их не напугать было, но частые думы на эту тему приводили к печальным заключениям. Тем более, в последнее время, когда Москва резко сократила подачу газа в дома и понизила отпускаемое Бутову норму электричества. Хорошо, что сотовая связь, телевидение и прочие средства коммуникации и информации работали почти без сбоев, иначе народного гнева, даже при наличии пяти тысяч защитников правопорядка и вояк, избежать невозможно было.
Вчера вместе с беженцами из Чехова, вернулось и часть армии, сегодня еще две роты, по слухам, бои за город еще велись, но вяло и неохотно, к тому же, авиация, поддерживающая войска в начале сражения, прекратила вылеты – дефицит авиационного керосина. Настя пыталась найти того солдатика, что дважды дарил ей букеты астр, но нет, его рота еще билась за Чехов. Какие-то знакомые этого парня предложили ей не кобениться – за магазин к «Вальтеру», но она только покачала головой и вышла. Странно, но теперь в часть попасть мог любой человек, часовые отсутствовали. Равно как и уйти из части. Она поежилась, даже не став спрашивать о причинах – по сути, и так понятно, что происходит. Подошедший Тетерев поинтересовался, успехами под Чеховым, но его послали, он мрачно покачал головой.
– Кажется, просто сбежали, – подвел он итог.
В воздухе витал этот морозец, потрескивая своим морозным электричеством, сгущался едва не с каждым часом, напряжение чувствовалось, пока никак не высвобождаемое – люди просто бродили по району, оказавшиеся внезапно запертыми в нем, не знали куда себя деть, и потому еще, что надежда продолжала тлеть, растерянно поглядывали на кордоны и блокпосты.
Ни больниц, ни скорой, ни поликлиник, остановились предприятия, за исключением железнодорожной станции и автовокзала – они работали на прием продуктов питания из Москвы, через область практически ничего не проходило. Не могло или уже неоткуда – никто не знал. Официальная информация отсутствовала и это тревожило куда больше. Молчание властей всегда пугало простой народ, подозревавший в нем отражение худшего. Ведь любое слово, пусть самое горькое, вселяло надежду, но сейчас надежда стремительно таяла. Тучи сгущались, в прямом и переносном смысле, опускаясь все ниже и ниже. К вечеру закапал долгожданный мелкий дождь, падавший с темного гранитного неба сквозь ледяной ветер на поколотый гусеницами асфальт.