Осада
Шрифт:
Вечером он побеседовал с Ткаченко, тот как раз освободился после выезда к местам выступлений какой-то «Общины просветления» – новой, недавно образованной сектантской организации, имевшей целью своей защиту истинных ценностей в ожидании неминучего апокалипсиса. Странно, но в их среде встречались священники всех конфессий, включая синтоистов и буддистов. Изверившиеся в своих богов и свои власти, они пытались заменить их тотальное бездействие хоть чем-то. Дзюба предпочел поговорить о своем решении касательно прибытия Маркова, к его удивлению, Ткаченко незамедлительно поддержал Лаврентия и теми же словами, которые Дзюба прокручивал на языке,
– Что-то теряешь, что-то находишь. В Иркутске тебя тоже предпочитают, но я бы этим источникам не слишком доверял, а вообще, все будет зависеть от действий Маркова. Если он сумеет тут приземлиться, боюсь, он многих уже этим в нагнет. Демократы, они такие, по себе знаешь.
– Да по Устюжному, – добавил Дзюба неохотно.
– Ну так гони всех в шею, – просто ответил Ткаченко. – Прямо на завтрашнем заседании. Поставь вопрос ребром – или ты, или Марков. Посмотрим, кто кого.
Они и посмотрели. После подобного вопроса ребром правительство, вроде бы только сформированное, разом и безо всякого стеснения, опустело на треть. Первым поднялся Устюжный, едва только речь зашла о Маркове, характерным жестом, он махнул рукой, мол, пошли отсюда, чего связываться, и тотчас задвигались кресла, заскрипели полы, затопали ботинки.
– Продолжаем заседание, – жидко произнес президент, совершенно потерявшись. Подобного Лаврентий никак не мог ожидать и потому долго молчал после того, как последний из ушедших громоподобно закрыл за собой дверь.
Вечером караван-сарай отбыл. Беглецы едва смогли вместиться в самолет, часть багажа пришлось оставить, кто-то из бывших соратников написал на чемоданах и сумках: «Президенту Дзюбе» и отправился вслед за остальными. Поздно вечером самолет без происшествий прибыл в Иркутск, большинство именно там предпочли сдаться властям, только Устюжный и еще двое или трое его самых верных сподвижников предпочли предстать пред очи премьера или дождаться президента уже в Москве, как получится.
Следующим днем уставший, невыспавшийся Лаврентий уже был в башне диспетчерской. Не мог не придти. Не мог не повторить все свои слова еще раз. Так что едва президентский самолет достиг зоны радаров, и его повели с башни, Дзюба лично связался с бортом номер один. Кратно, сиплым от волнения голосом объяснил ситуацию. Он уже знал, что пока самолет дозаправлялся в Иркутске, Марков вышел в народ и устроил публичное помилование беженцами из Дальневосточной республики. Его встречали овациями. Беглецы кланялись и просили прощения. Народ ликовал и махал триколором, бросал цветы. Девочка прорвалась через оцепление и вручила «дяде Денису» любимого мишку. В ответ Марков подарил ей видимо заранее заготовленную коробку конфет, девочка была на седьмом небе от счастья.
Все российские каналы, которые еще остались в живых, транслировали эту встречу девочки и президента. Кроме дальневосточных – Лаврентий распорядился отключить на время вещание. Впрочем, кое-что все же прорвалось в эфир, немногое, но достаточное для того, чтобы понять, кто в доме хозяин.
Самолет кружил достаточно долго, вырабатывал топливо, переговоры затянулись. Дзюба уперся рогом и требовал не
Наконец, Марков сдался. Видимо, вмешался в бесплодные переговоры, поскольку самолет отключился от связи и резко накренившись, набрал высоту, отправившись строго на север. До Хабаровска. Где и приземлился, действительно за неимением достаточного количества топлива на борту.
Дзюба понял, что сейчас его судьба висит на волоске. Он сжался и стал ждать продолжения. Но когда Марков вышел из самолета, его встретило лишь голое поле взлетно-посадочных полос. И ни одного человека вокруг.
– Я дал распоряжение, – заметил Ткаченко, – чтобы прибытие президента не афишировалось. Мэр меня очень хорошо понял. Он ведь твой приятель, да еще и сидел дважды.
Дзюба вздохнул и выдохнул. Самолет простоял на рулевой дорожке около трех часов – за это время к нему подходили лишь техники. Наконец, осмотр завершился, борту номер один дали добро на взлет, выкатившись в начало полосы, он еще какое-то время стоял, выжидая. Но чуда так и не случилось, ничего не случилось. Самолет медленно стал разгоняться, в какой-то момент Дзюбе показалось, что ему не хватит полосы, но нет, в последний момент борт оторвался и унесся на запад. Теперь уже до Москвы.
Дзюба, все это время пребывавший в диспетчерской аэропорта «Владивосток», медленно сел, сполз в кресло, еще не веря в случившееся. Ткаченко все это время находился рядом, он подал стакан с водой. Попробовав ее, Лаврентий немедленно выплюнул.
– Ну кто так празднует. Коньяк доставай из губернаторских припасов. Все, сегодня еще один праздник.
Голова закружилась, он замолчал и долго глядел в одну точку, пытаясь собраться с силами, которых у него осталось совсем немного.
– Ничего, – пробормотал Дзюба, распрямляясь. – Пройдет, все пройдет, и это тоже, – и тут же обратился к диспетчерам: – Подайте мне телефон.
Приказание было выполнено немедля и беспрекословно, несмотря на то, что Ткаченко и его маленькая армия уже убрались, даже телохранители Дзюбы разбрелись кто куда, приказ оставался приказом. Он вздохнул и набрал знакомый номер:
– Надя? Да, все в порядке. А… ты видела. Ну хорошо. Жди, я выезжаю, праздновать будем, – и совсем уже без сил: – Кто-нибудь, кликните шофера, я отправляюсь назад.
97.
Первое время он очень боялся, что люди узнают и снова пойдут к нему. Знал, что не мог ни отказать, ни согласиться. Рассказал обо всем Тетереву, как старшему в их новой камере, в первый же день. Объяснил, какую роль исполнял в прежней общине, и почему не может в этой. Тетерев слушал молча, не перебивая, потом выдержал гоголевскую паузу и, усмехнувшись, отчего шрам на шее сделался неприятно красным, согласился молчать о бывшем дьяке.
– Можешь считать, договорились. Молиться, сам по себе будешь в душевой, тут это единственное свободное место.
– Я, – голос дрогнул, Кондрат с трудом справился. – Я не могу здесь молиться. Место… я зарок дал.
– Ему или себе? – неожиданно спросил Тетерев. Микешин начал было отвечать, но оборвал себя на полуслове, долго смотрел на вора и только потом медленно вымолвил:
– Он должен меня понять. Я и так много перед Ним грешил, слишком много, чтобы еще….