Осада

Берендеев Кирилл Николаевич

– Соболезнования, – Архип Всеволодович прочел это слово, точно передовицу в газете, погиб миллион китайцев, президент России выражает соболезнования семьям погибших. Тихоновецкий кивнул головой своим мыслям. Статистика, для странника сейчас все статистика. Ничего не осталось. Бегство, от кого оно? От них или от себя? – Далеко это случилось?

– В Томске. В конце года службы. Говорят, не туда полез.

– Так всегда говорят, – оба снова замолчали, переваривая каждый свое. Наконец, Тихоновецкий медленно поднялся, поблагодарил странника за беседу, тот только кивнул в ответ, распрощался.

– Заходи, если надо, я здесь до первых беженцев, – на прощание сказал он. Валентин снова кивнул и пошел бродить по городу, пытаясь успокоить

угомонить несносные свои мысли, загнанные прежде в глубокое подполье, а ныне снова вылезшие на поверхность, зудевшие, не дающие покоя. Бродил так, покуда не встретил войска, и спешно повернул назад. Вернулся домой, тихий, придавленный грузом сказанного и услышанного. Тормошить его не стали, предпочли оставить в покое.

Он долго не засыпал, потом прошел в кухню, принял снотворное. И только тогда забылся дурным тяжким сном. Наутро встал разбитый и снова побрел по городу, сам не зная, куда и зачем. Прихватил только телефон, проверив заряд батареи, и место на карте памяти, оставшееся под запись видео. Шестьдесят четыре процента, можно не беспокоиться еще долго. Даже несмотря на то, что механически включил вчера диктофон и записал всю беседу со странником. Так и не стер. Мерзкая журналистская привычка, от которой не избавиться. Въелась, когда уже было поздно, когда его вышвырнули из Томска, когда он… наверное, себе в отместку.

Его снова вынесло на окраину города. К тому самому посту, от которого он бежал сюда, это его подсознание так заморочило, чтобы еще раз наступить на больную мозоль или действительно случайность? Тихоновецкий пригляделся к солдатам и удивленно присвистнул – зрение вчера его подвело. Этих людей, надевших форму, воинами можно было назвать весьма условно. И по возрасту, и по умениям. Валентин подошел ближе, приглядываясь.

Да, действительно, это были добровольцы, надевшие, кто впервые, кто в который уж раз армейскую форму цвета хаки и повязавшие на руку белые ленточки. Эти ленты на руках всегда удивляли Тихоновецкого, еще с времен чеченской кампании, когда он впервые увидел их на бойцах федеральных сил – повязанные как единственное отличие от таких же камуфляжных боевиков, смешное различие, если оно одно, а подчас так и было. Теперь же оно вдвойне нелепей: живого от мертвого всегда можно отличить, некоторых из новообращенных не сразу, но тем не менее, так зачем же ленточки, которые мертвец уж точно не снимет?

Он подошел, интересуясь, кто перед ним. Шестеро мужчин и одна женщина, завербованные в последние дни и выставленные в дозор, охранять границы города, отвечали охотно, без стеснения, все равно никаких секретов не знали, а если бы и знали, отчего не поделиться со своими, чай с противником не потолкуешь. Валентин сразу выяснил, что это клоны московских православных дружин, которые созданы с благословения самого патриарха, помните, он прилетал на вертолете к мэру, Валентин кивнул, хмурясь, он посчитал вначале подобные новости попыткой пропаганды. А выяснилось, что это взаправду. Ну просто как волшебник из детской песенки.

Вот патриарх и организовал подобные отряды, продолжал расписывать историю страж, вникнул в наше положение, а чем мы хуже столицы? Чай не лаптей щи хлебаем, в свое время были почти столицей, так что конечно, посетить нас Кирилл был просто обязан.

Один из стражей удостоился высокой чести благословления лично Кириллом, о чем имел соответствующий знак, бляху на груди, с крестом, такую выдавали потом в мэрии всем, кого благословил патриарх, видимо, в целях придания особого статуса как самим добровольцам, так и мероприятию. Всего было благословлено, со слов воина с бляхой, около тысячи человек, как раз через день, как мосты взорвали. Тихоновецкий кивнул, размышляя про себя, в городе много говорилось о создании добровольческих отрядов, особенно после того, как губернатор области удрал с краткосрочным визитом в Москву. В мэрии однако вопрос согласовать никак не могли, потому, наверное, в город неожиданно и почти

инкогнито прилетел патриарх. Столь же быстро разобрался на месте, добровольцы, что прежде спасали жителей правого берега, и докучали мэру, разом оказались при деле. Неожиданно Валентин вспомнил человека с бляхой – это был тот самый владелец речного велосипеда, который пытался перевести Тихоновецкого на захваченный мертвецами берег Волги. Рассказав о том случае, он вызвал смех владельца, тот-то решил, газетчик прикидывается, ан вон как обернулось. Они разговорились.

Оказывается волею бляхи благословленный воин получил право набирать добровольцев сам, так что процесс этот, во многом стихийный, приобрел какую-то организованность. Отряды работали двенадцать через двенадцать, через день смена на ночной или дневной режим соответственно.

– И много мертвяков пришлось уже завалить? – поинтересовался Валентин, нотку ехидства расслышала только женщина, ответив, мол, придет еще время. Остальные, готовые похвастаться успехами, разом закрыли рты, когда она заговорила, чувствовалось, здесь она начальствует, и будь здоров как. Тихоновецкий пригляделся повнимательней к дородной женщине средних лет, уверенно сжимавшую старую винтовку Токарева.

– А как же армия? – тут же спросил он, вспоминая полковника, ругавшего местную дисциплину и гордящегося своими орлами, пришедшими навести здесь порядок. – Она вроде в Филине была.

– Была. Да вся вышла, – ответил владелец речного велосипеда.

– А куда вышла – теперь уж никто не знает, – добавила женщина, по тому как она взглянула на него, Тихоновецкий понял, то была жена. – Да вы что, не слышали? По-моему уже все в городе знают, Ярославль охраняем только мы.

– Ну еще батальон внутренних войск, – добавил муж неохотно.

– Это мэра. Они на Андропова и Советской площади как раз засели. И на прилегающих улицах, весь квартал простреливают, – военный термин прозвучал из уст женщины на удивление весомо.

– Так что там единственно, где свободные места есть, – усмехнулся муж. – БТРами все перегородили, ни конному, ни пешему не прорваться.

Компания дружно засмеялась, довольная шуткой, Тихоновецкий, с упавшим сердцем, пошел прочь; на душе сделалось пакостно, словно он услышал какую-то редкую гадость. Вернувшись домой, первым делом сообщил, что Ярославль брошен на произвол судьбы, и где по ночам стреляют – так это добровольцы. Сколько их, трудно сказать, вряд ли больше двух тысяч, так что из города, пока есть машина надо выматываться.

– Куда, сынок, предлагаешь? – тихо спросила мама, после долгой паузы, она сидела на диване, пришибленная этой новостью, пыталась пережить, перечувствовать ее, но никак не получалось.

– В Москву, куда же?

– К твоему приятелю, Оперману?

Он не задумывался. Нет, к Оперману вряд ли, возможно, он в своей квартирке не один, хотя последние годы Леонид вел довольно монашеский образ жизни, но вторгаться без предупреждения…. Валентин вспомнил Волкова и позвонил уже ему.

– Доехали без проблем, дорога свободна. Насчет устроить, есть у меня соседнее местечко в общежитии, ну на большее не рассчитывай, тут плотность населения как в Гонконге, приходится выкручиваться. А что у вас? – Валентин рассказал в двух словах. – Самое время валить. Понимаешь, старик, тут только одна сложность есть. Через пятое кольцо прорваться. Если проник в мск, все, проблем нет, но надо прорваться. Тебе с родителями тяжеловато будет.

– Ну не брошу же я их.

– Да, конечно, но поспособствовать в пересечении МКАД не смогу. Я в город и сам пробрался залпом, вместе с группой беженцев, мой пропуск аннулировали. Так что на птичьих правах, как все.

– Хочешь сказать, чтобы я тоже прорывался. И как?

– Не знаю. Прорыва случаются, когда у блокпоста много беженцев скапливается, тогда начинается перестрелка и… в нашем случае все прошло удачно, – быстро свернув фразу, закончил Волков. – Надеюсь, в твоем тоже. А вообще, из города сильно валят?