Осада
Шрифт:
– Я понимаю, – поспешил заверить он, как-то символично оглядываясь.
– Нет, не понимаешь, – совсем тихо сказала Настя. – У меня задержка уже десять дней. Смешно, правда?
Кондрат не ответил. Осторожно обнял ее, Настя не отстранилась, повел мимо станции по Варшавскому шоссе. Какое-то время они брели в потоке людей и машин, толпа перегородила дорогу начисто, но после станции «Улица академика Янгеля», они остались одни. Настя попросила пить, он купил бутылку минералки. Посидели в скверике перед длиннющим домом, растянувшимся на полкилометра вдоль трассы. И затем, солнце уже поднялось высоко, двинулись дальше, спустились в метро, странно, но проезд не подорожал, с той поры, как Кондрат последний раз побывал в нем, отправляясь из Бутова в храм Ктулху, впрочем, не в деньгах дело, а в проходе
Как раз перед тем, как им спуститься к кассам, там произошла небольшая стычка, хлопнул выстрел. Кондрат невольно шарахнулся назад, но окружавшие его беженцы не поняли здравых намерений, они вообще уже не рассуждали, просто шли в метро, самое безопасное место в Москве, и не выпустили парочку из своих рядов. Микешин дернулся еще раз, но поток оказался сильней. Тогда он неожиданно сообразил, как действовать: перепрыгнул через ограждение, подхватил девушку и перетащил ее тоже. Кто-то из работников метрополитена свистнул на него, Кондрат невольно улыбнулся; вместе с Настей они побежали по ступенькам вниз.
Достигнув станции, она обняла Микешина. Коснулась губами его губ.
– Спасибо. Я не ожидала, – Кондрат стоял перед ней молча, не подняв рук. Она отстранилась. – Куда мы теперь?
– Ближе к центру. Там спокойней. Да и надо зарегистрироваться где-нибудь, все помощь.
Настя неуверенно согласилась, она имела опыт «регистрации», тогда это кончилось первым опытом на панели. Да и уверенности в успехе дела им поубавили сами беженцы, практически живущие в метро, рассредоточившиеся на станциях, особенно глубоких, большею частью центральных, в переходах меж ними; они не просили милостыню, не приставали к прохожим, – здесь пытались выжить хотя бы то время, пока метро не закрывалось на профилактические ночные работы, на самое страшное время, с часу ночи до шести утра. В подземельях, как ни противоречило это науке, тоже скапливались мертвецы, в тоннелях и закрытых переходах, выжидая своего часа, а потому помимо обычной проверки путей и коммуникаций, в подземку спускались и тяжело вооруженные омоновцы своей стрельбой частенько эти коммуникации нарушавшие. Неизбежная дань кажущейся безопасности подземного мира.
Особенно много беженцев было в бесконечных переходах узла «Библиотека имени Ленина», «Арбатская», «Боровицкая» и «Смоленская». Пара пробиралась мимо кормящих матерей, разложивший свой нехитрый скарб стариков, слушающих радио подростков, картежников, торговцев, менял, проституток, отдававшихся тут же, в крохотных складских помещениях, где до времени стояли, заряжаясь, громоздкие поломоечные машины, ныне находящиеся в непрерывном движении или в телефонных кабинках. И только тут выяснялось очевидное: выход в город надежно закрыт на всех центральных станциях в пределах Садового кольца, остались только переходы на соседние ветки. Побродив по верхним уровням и так и не попав никуда, они вынуждены были повернуть и искать ближайшую открытую станцию. Коей оказался «Ленинский проспект».
Здесь они нашли «Центр регистрации временно перемещенных лиц», на взгляд попристальней оказавшийся всего лишь справочной. Девица, сидевшая за неработающим монитором, предложила им сходить на завод Серго Орджоникидзе, или в помещения института стали и сплавов, или в ближайшие «почтовые ящики», поглядите сами, там должны оставаться места, пока еще не расхватали, вас же много сегодня в Москву вперилось. На вопрос Кондрата, чем же они тогда занимаются в центре, та пожала плечами.
– Меня еще к локальной сети не подключили и не факт, что подключат. Так что ищите и обрящете, – это уже впрямую относилось к Кондрату, заявившему о своем положении, и рассчитывавшему на ответную любезность. Когда они выходили, эта любезность все-таки сработала: – Да, чуть не забыла, у нас есть очередь на запись в добровольческую организацию «Московская Русь». Можете оставить
Эта беззаботно брезгливая благожелательность покоробила Кондрата, однако, он кивнул с охотою и вышел к дожидавшейся конца беседы на крылечке Насте.
– Ты же вроде собирался меня отмаливать, – усмехнувшись, колко заметила она, – или передумал? Или совместить решил?
– Я хотел устроить нас поудобнее. Жаль, не вышло.
– Да уж, не того ты звания человек. Не зря я говорила с самого начала, что мне придется тебя на шею посадить. Ну, чего стоишь, пошли разбираться по «ящикам» или куда она сказала.
С этими словами, она бойко двинулась в сторону улицы Вавилова. Микешин, замешкавшись на мгновение у крыльца центра, поспешил за ней. Сознание того, что Настя возьмет труды на себя и невольно заставляло его вздохнуть свободней, и приступами отчаянного раскаяния стесняло грудь.
Как Настя и говорила, первые дни именно она кормила их обоих, с большой, как показалось, охотою приступив к прежним своим обязанностям. Возражения Микешина она не приняла, а Кондрат, поймал себя на том, что и слава Богу, куснув губу, попытался ее отговорить, она просто выругалась и велела ему не высовываться, и лучше отмаливать, то бишь, хоть чем-то заняться. В самом деле, при появлении по первому же адресу, в ближайшем «ящике, где сквозь гам и шум, почти невозможно расслышать собеседника, а в духоте казалось немыслимым провести и пять минут, он растерялся, и в итоге был выставлен на улицу. Она немедля взяла все в свои руки; переговорив пять минут за закрытыми дверями с хозяином, получила ночлег, «так и быть, на двоих», в бывшем торговом центре на улице Орджоникидзе, еще раньше там располагался завод, в его цехах, переделанных сперва под магазины, а затем под жилье для беженцев, им и бросили два матраца, вероятно, со тамошних складов и взятых. Кондрат вспомнил, когда-то он здесь покупал себе обновки, еще во время служения в «гламурном» храме.
Теперь же они тут пробавлялись, воистину, чем Бог пошлет. В разговоре с хозяином Настя представила Кондрата священником, он спросил, потребна ли его помощь, на что хозяин только усмехнулся: не тот контингент, поздновато спохватился, вот кабы не было мертвяков, тогда милости просим. Еще и денег дали б.
– Тут каждый в свое верит, можешь сам посмотреть, ну а коли найдешь православного, все твои, – усмехнулся хозяин, дав указание подчиненным выдать поселить новеньких куда-нибудь. Так уж усмехнулась судьба, но в предложенной секции Кондрат частенько покупал недорогую и неплохую одежду известных марок, себе и Кольке. Вспомнив о пареньке, Микешин невольно почувствовал ком, застрявший в горле, но воспоминания мгновенно рассеялись, стоило только войти внутрь и попытаться подыскать себе место.
Первые дни он пытался молиться. В уединении, но оно находилось лишь в отхожем месте. Да и там, о чем можно говорить со Всевышним, когда за фанерной дверкой люди справляют прямо противоположные потребности. Он пытался отгородиться от мира, но мир преследовал его и на улице, и в бесчисленных переходах бывшего завода, цехах и складах, всюду, находился хоть кто-то, пытаясь расположиться и хоть как-то обустроиться на новом месте. Пусть ненадолго, многие прекрасно понимали, сколь хрупок и уязвим установившийся мир, но хоть какое-то успокоение и душе и телу. Больше последнему, ибо о первом старались не думать. А если и думали… до чего же странны оказывались эти думы.
Православие, еще месяц назад казавшееся непоколебимым монолитом, ныне было с легкостью с охотою предано, не только забвению. Вера в канонического Бога не приносила желаемого результата, молитвы казалось, отторгались небесами, а потому люди искали утешения в иных местах. Всякий находил свой предмет поклонения, будь то сами зомби, некие безымянные высшие силы, способные их усмирить и остановить, духи, род, предки и кости тех, кто остался лежать в этой земле, прямо под ними, ведь наверняка под заводом найдется немало сгнивших в земле, в далеком ли прошлом или совсем недавнем, не все ли равно. Лишь бы смогли помочь, ведь они разнятся только тем, что не встали, почему бы не обратиться к ним.