Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны
Шрифт:
— Я вам не верю, — сказал он, — и скорее оставлю золото большевикам, чем передам союзникам.
На станции Нижнеудинск поезд адмирала простоит две недели. Он не знал, что ему предпринять. Ни Сибирь, ни Дальний Восток больше ему не подчинялись. Адмирал направлялся в Иркутск. Но город восстал против его власти.
Иркутская контрразведка раскрыла подпольную организацию, готовившую восстание в городе. Это были эсеры и меньшевики, считавшие диктатуру Колчака гибельной для страны. Всех арестовали. Три десятка арестованных колчаковские контрразведчики зверски убили. Но расстрелы не помогли.
Ледоход
Главой Политцентра стал Флориан Флорианович Федорович, родовитый дворянин, князь, по политическим убеждениям — эсер. При царе он сидел, после революции был избран в Учредительное собрание. 12 января Федорович открыл в Иркутске заседание Временного совета сибирского народного управления. «В Иркутске, — вспоминал очевидец, — общее настроение, общая мечта — мир, мир, конец войне…»
В Политцентре собрались люди не только слова, но и дела. Несмотря на присутствие в Иркутске правительственных войск и колчаковской контрразведки, Политцентр поднял восстание и взял власть.
Колчаковское правительство, оставшееся без вождя, коротало время в гостинице «Модерн». Атмосфера была тягостная. Вечером город погружался в темноту, и даже в гостинице не было электричества, потому что в город не завозили уголь. Один из министров вспоминал: скатерти со столов сняты, горят свечи. Повсюду солдаты, офицеры, даже пулеметы, и все пропитано запахом табака и кожи. Изменился внешний облик жителей Иркутска, вспоминали очевидцы: исчезли хорошо одетые люди. Женщины выходили на улицу в платках, мужчины — в старых пальто и шапках. Серо и печально…
Виктор Пепеляев пытался сговориться с эсерами и меньшевиками о создании единого антибольшевистского фронта. Но желающих вступить в союз с адмиралом не нашлось. Колчаку никто не симпатизировал, скорее его ненавидели.
«Глубокое заблуждение оппозиции, — горевал один из колчаковских министров, — мешало ей понять, что судьба наша будет одинакова. Мы с ними были на одном тонущем корабле, но в ослеплении своем они думали, что потонем только мы».
Он, конечно, был прав. Но генералы и атаманы сами оттолкнули от Белого движения все демократические силы.
Военный переворот поссорил Колчака с эсерами, меньшевиками и областниками (сторонниками автономии Сибири). Теперь эсеры призывали солдат «прекратить гражданскую войну с Советской властью и обратить оружие против диктатуры Колчака». А ведь за эсеров на выборах в Учредительное собрание проголосовало почти девяносто процентов избирателей!
«Мне казалось, что мы медленно умираем от неизлечимой болезни, — рассказывал близкий к адмиралу человек. — Как будто заражение крови постепенно распространялось по всему организму власти, заставляя неметь один его орган за другим. Верховный правитель, казалось, не замечал и не понимал, что смерть приближается к нему».
3 января 1920 года Совет министров, то есть
4 января Александр Васильевич в состоянии полного отчаяния капитулировал. Отказался от всех должностей.
На следующий день, 5 января, перешел в поезд к союзникам под охрану чехов и словаков, которые обещали вывезти его из страны. Но когда Красная армия окрепла и стала наступать, чехи не захотели за него сражаться и отошли в сторону.
— Все меня бросили, — в отчаянии бросил Колчак одному из генералов.
Газета «Забайкальская новь» опубликовала телеграмму казачьего атамана Григория Михайловича Семенова, произведенного Колчаком в генерал-лейтенанты, командованию чешско-словацких частей:
«Мною получены официальные данные о том, что благодаря распоряжению и действиям чехо-словацкого командования на линии железной дороги, находящейся под вашей охраной, задерживаются поезда Верховного правителя, Главнокомандующего армии, Председателя Совета министров, нарушается связь между отходящими войсками и высшим командным составом, остановлено все снабжение фронта…
Братья, остановитесь! Опомнитесь!.. Преисполненный братской любви и уважения к вам, я не могу все же оставаться безучастным и равнодушным свидетелем чрезвычайно ужасных результатов вашей деятельности и требую немедленно и беспрепятственно пропуска до Иркутска поездов с высшим русским командованием, эвакуированными ранеными воинами, семьями бойцов и ценностями, составляющими последнее народное достояние Государства Российского. В случае же неисполнения вами этого, я с болью в сердце пойду всей имеющейся в моем распоряжении вооруженной силой и заставлю вас исполнить ваш долг перед человечеством и измученной сестрой-Россией».
Адмирала, наверное, можно было спасти. Это было под силу Семенову, под командованием которого оставались боеспособные части. Атаман телеграфировал командующему войсками Иркутского военного округа генерал-лейтенанту Василию Васильевичу Артемьеву: «Повстанцы снова взялись за гнусное дело и открыли новый гражданский фронт, восстав против Верховной власти. Приказываю приложить все усилия, держаться до прибытия посланных вам на выручку частей Дикой дивизии под командованием генерал-майор Скипетрова, которому дано категорическое приказание беспощадно покончить раз и навсегда с мерзавцами».
Генерал Леонид Николаевич Скипетров служил у Семенова помощником по политическим делам. Его особый отряд, отправленный из Читы с жестким приказом подавить восстание Политцентра, подошел к Иркутску.
«Был прекрасный солнечный день, — вспоминал очевидец, — и жадная до зрелищ публика, не слыша стонов раненых, следила издали за тем, как на левом берегу Ангары развертывалось сначала наступление, а затем отступление семеновцев.
Знаменское предместье отделено от города речкой Ушаковкой. На ее холодном саване найдено было потом немало трупов. Среди них были и ожесточенные фанатики революции, и юноши, верившие, что революция несет гибель, и люди, не видевшие никакого смысла в происходившем. Отчаянная ненависть в обороне и беспощадная злоба в наступлении оставили следы на поле битвы: многие трупы были изуродованы».