Осел у ямы порока
Шрифт:
2
– Убили! Убили голубя моего сизокрылого! – кто-то истошно вопил под окнами. – Как же жить мне теперь после этого?! Убили ироды! Как же я жить теперь буду без тебя! И что же твориться на свете, люди добрые! Убили ведь! Убили кровинушку мою ненаглядную!
Я с великим трудом разлепил глаза и, мотая головой, выглянул в окно. Около дома напротив, собирался народ и так активно собирался, что полдеревни было уже там. Вспыхнувшее любопытство мгновенно прогнало остатки сна, бросило меня с подоконника прямо в штаны и вытолкало из дома. Я перешел улицу и сразу же решил уточнить причину собрания у Витьки Тодора, который к моему удивлению был практически трезв, не матерился и даже не спросил у меня взаймы червонца. Тодора в деревне
– Федька Сивуха утонул, – объяснил, крепко пожимая мне руку и усиленно качая головой Тодор.
– Да, где же у нас утонуть можно? Река – то обмелела, в самом глубоком месте по грудь, – невольно вырвалось у меня. – Так мелко стало, что специально никого не утопишь.
– Эх, Андрюха, скажу, где утонул, не поверишь, – вновь закачал головой Витя. – В говне Федька утонул. Хочешь, верь, хочешь, нет, а в нем самом, в помете птичьем утоп. Сегодня поутру тётя Паша Кулькова за навозом к птичнику пошла, она каждое утро оттуда по два ведра на свой огород таскает. Гимнастика у неё такая, пока ей восемьдесят лет не исполнилось, по шесть ведер таскала, а вот после восьмидесяти по два стала, организм щадит. В общем, пошла она, как положено. Всё как всегда. А как вёдра набрала, так прямо в навоз и села. Глядит бабка, а из навозной жижи рука человеческая торчит. Она бегом к проходной, охранников с фабрики позвала, те ментов вызвали. Трактором труп из навоза достали, из пожарного шланга отмыли. Видят Федька. Вот такие брат дела. У тебя, кстати, червончика до будущей недели не будет? Я отдам, ты же меня знаешь. Вот такие вот дела, а насчет червонца ты не сомневайся, я точно отдам. Ну, так чего одолжишь или нет?
Червонец у меня был, я вынул его из кармана штанов, вздохнул, прощаясь навсегда с мелким денежным знаком, и отдал Тодору. Витю я знал хорошо и потому на возвращение денег совершенно не рассчитывал.
– Вот ведь жизнь, какая, – занял место Тодора передо мною Лёва Кокос, – вчера с Федькой вмазали по фанфурику, а сегодня его уже нет. Вот кокос, какой в жизни бывает. Я ему говорю, давай ещё, а он говорит, некогда, в район смотать надо. Какого ему там кокоса надо было, не знаю? Это ж надо, в дерьме утонуть. Вот кокос, так кокос. Всю жизнь мимо него ходил и на тебе, утоп. А Клавка-то как убивается. Плохо ей теперь одной будет, а может, найдет скоро кого, баба-то справная вроде и Федька её часто хвалил. Пока жив, не надышится, а как помер, сразу ищется. Конечно Клавка молодец баба, справная, но все равно без Федьки ей жить не в жилу будет. Я так думаю. А Тодор-то куда побежал?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Десять рублей у меня стрельнул и слинял куда-то. Куда не сказал.
– Если червонец взял, то сейчас вернется, – улыбнулся щербатым ртом Лева. – Я его кокоса хорошо знаю. Сейчас у тети Моти разбавленной возьмет и прибежит. Мотя молодец, знает, что у нас всегда с деньгой напряг, потому и самогонку разбавляет водой один к трем. Разбавит и нам за червонец толкает. Молодец, кокос ей в ребро, чтоб жизнь мёдом не казалась. Душевная бабка. Ты-то с нами выпьешь?
Я, отмахнулся от Кокоса и хотел подойти к тете Клаве, чтобы спросить, может помочь ей в чем, но она, будто угадав мои мысли, вынырнула
– Помогай Андрей по соседскому делу. Возьми мужиков, да могилку вскопайте. Я как знала, три пузыря от Федьки припрятала. Еще на той неделе припрятала, как ведь знала. Он как деньгу-то закалымил, так пол ящика сразу принес, и я три пузыря припрятала. Ну, как знала. Мне довериться кроме тебя некому, ты уж помоги ради бога. Дело-то ведь соседское. Со всяким случиться может.
Она потянула меня за собой в избу, сунула там, в руку холщовую сумку и, вытолкнув обратно на крыльцо, опять зашлась в истошном рыдании.
– Убили голубя моего! Убили ироды проклятые! Как же я жить-то теперь буду вдовой горемычной?!
При моем появлении в толпе сумка несколько раз звякнула и сразу же к ней как к магниту подтянулась тройка мужиков во главе с Тодором. Он утирал губы, вяло матерился через слово и пытался ощупать содержание сумки.
– Чего поехали копать что ли? – убедившись в ценности содержимого, потянул меня Витька к ржавому старенькому «Запорожцу», нетерпеливо портившему воздух около покосившейся изгороди. – Кузьмич нас до кладбища подбросит. Ему всё равно машину обкатывать надо. Я договорился. Троем сладим или ещё кого возьмем? Вообще-то три пузыря на троих в самый раз, если ещё кого возьмем, то глядишь, и мало будет.
Когда мы прибыли на место, я с большим трудом убедил мужиков работать без авансирования скорбного труда. Знал я, что если их сейчас савансировать, то придется копать одному, а мне этого очень не хотелось и немного боязно было. Я всегда могилы через силу копаю, не люблю это дело, и потому я сумел твердо настоять на начале работы в сухую. Копали мужики умело, зло и потому быстро, а как дело было сделано, отошли мы к протекающей рядом речке помыли руки, зажгли костерок и сели за честно заработанную трапезу. Молча выпили по половине стакана, зажевали черствым хлебом и стали вспоминать про Федьку. Вспомнили немного, выпили ещё и перешли к другим темам.
– Вчера вечером кино американское по телеку смотрел, – поведал нам Кокос, понюхав хлебную корку после третьей порции. – Такую хренотень показывают, что смотреть противно, а нас русских вообще козлами выставили. Кокос бы им в задницу засунуть после такой фильмы. Неужели они нас, правда, такими дурнями представляют. У самих президент кобель кобелем, а нас козлами выставляют. Чудно. Что за люди?
– А ты чего хотел сейчас по телевизору увидеть, как не нас, козлов? – вступил в дискуссию Федя Садов, успевший уже на ходу втиснуться к нам в машину, и потому взятый нами с собой, ну не выбрасывать же его было на ходу.
Желающих нам помочь было немало, но самым расторопным и настырным оказался Федя и потому нагло попал он в наш наскоро сколоченный коллектив, в который мы его пусть без особой радости, но всё же взяли.
– Я, – отозвался Лёва, – я для души чего ни будь хочу, а там пальба, взрывы да бабы с голыми сиськами прыгают. – Мне наших, русских фильмов надо. Чтоб всё по-людски там было, не как у них кокосов толстозадых. И главное, чтобы нас козлами не выставляли. Я наяву это каждый день почесть вижу, чего еще по телеку душу травить? Чего для этого, что ли телевизор изобретали?
– Распоясались американцы, – треснул рукой по жухлой траве Тодор. – Совсем страх потеряли. Я помню, когда на флоте служил, как они нас боялись. Юлили перед нами, зубами клацали, а кусать, ой как остерегались. А теперь что? И президент их теперь…
Тут Витек выдал длинный ряд таких дерзких эпитетов, что если бы их услышал глава Белого дома, то морские пехотинцы сразу же были бы брошены из знойных пустынь Ближнего Востока в дурно пахнувшие поля деревни Копьёво. Мужики дружно закивали, но тему дальше развивать не стали и спустились с вершин большой политики на картофельное поле, оккупированное колорадским жуком. Но и жук владел их умами не долго, метнулся разговор в сторону олигархов, а уж от них полетел к проблемам глобального потепления, массового обнищания русского народа и предполагаемому росту цен на самогон в связи с последним подорожанием сахара и дрожжей.