Осень 93-го. Черные стены Белого дома
Шрифт:
ВОСПОМИНАНИЯ: «…Часов в десять что-то мощно и оглушительно грохнуло, в доме повылетали стекла, и начался страшный сквозняк. Из окон, выходящих на набережную, были видны стоящие на мосту танки — их стволы дымились. Это очень страшно, когда в тебя стреляют танки. Снаряды разрывались, кажется, где-то наверху — в башне, но от разрывов гудел весь дом. Потом в коридоре шестого этажа — возле пресс-центра — раздался раскатистый грохот, несколько взрывов последовали один за другим: похоже, это была очередь из мелкокалиберной скорострельной пушки БМП-2 [38] . Взрывами пробило магистральную
38
БМП (сокр.) — боевая машина пехоты.
СВИДЕТЕЛЬСТВО: «…До сих пор не могу понять, как можно стрелять пушками на парламент в середине города, который является одной из главных столиц Мира, когда нет войны… Стреляют на людей, которые еще десять дней до этого были депутатами…» ( Из интервью шефа агентства «Франс Пресс» в Москве Паолы Мессана телеканалу «Россия», 1993 год.)
ВОСПОМИНАНИЯ: «…Я считаю, что Борис Ельцин своим тяжелым и жестким решением, которое было принято в ночь с третьего на четвертое октября, остановил развитие ситуации, которая вела к гражданской войне… Если бы произошла эта гражданская война, а Ельцин… не стал бы применять оружие против взбунтовавшейся толпы, то гражданская война обязательно бы случилась в колоссальных масштабах. Потому что во всех регионах это противостояние дублировалось…» ( Из рассказа бывшего заместителя председателя Госкомимущества А.Р. Коха в телевизионной программе канала НТВ «Свобода слова», октябрь 2003 года.)
Происходившее в центре Москвы в те октябрьские дни производило ужасающее, гнетущее впечатление на Орлова. Но его усугубляло еще одно обстоятельство — все, что происходило в районе Белого дома, как в фильме-катастрофе или фильме ужасов, детально демонстрировала на весь мир американская компания Си-эн-эн. Ее корреспонденты вели прямой репортаж с места события, установив телевизионные камеры на крыше одного из домов на Кутузовском проспекте. Не упуская ни малейшей подробности, смакуя каждую деталь, американские журналисты рассматривали российскую трагедию, как копошащихся муравьев в разоренном муравейнике или каких-нибудь микробов, пожирающих друг друга.
С точки зрения журналиста, это, наверное, было очень интересно — непосредственно с места события показывать всему миру, как в Москве две ветви власти и их сторонники схлестнулись в смертельной схватке. Репортаж велся на фоне горящего Белого дома и закопченного фасада мэрии. Иногда с улыбкой, но чаще с недоумением, эти мастера «живого видео», захлебываясь, рассказывали, кто откуда стреляет, какова эффективность попадания снарядов в цель, сколько убитых и раненых может быть вокруг Дома Советов и внутри него. И под этим всем надпись: «Прямая трансляция» и значок Си-эн-эн.
При этом си-эн-эновская братия ничуть не заботилась о достоверности освещаемых событий, а гнусавый голос переводчика придавал комментариям какой-то издевательский, почти садистский, характер. Пережитое тогда чувство позора и унижения еще долго сопровождало Орлова, даже тогда, когда события октября 1993 года превратились в малозначительный для большинства граждан России факт истории.
ИНФОРМАЦИЯ: «Белый дом горит… Несколько последних часов штурмовые бригады Воздушно-десантных войск
Горящий Дом Советов и гнусавый голос диктора Си-эн-эн Орлов каждый раз вспоминал, проезжая на «Волге» через Новоарбатский мост и поворачивая сначала на Конюшковскую, а затем уже на Рочдельскую улицу, где были въездные ворота непосредственно на территорию Белого дома.
27 октября 1993 года, среда, утро
Москва. Краснопресненская набережная
Дом Советов
Как и договаривались, все были на месте ровно в десять. В Белом доме уже вовсю шла работа — на этажах стоял шум от бетономешалок, дрелей и шлифовальных машин, грохот от падающих вниз кирпичей, кусков штукатурки, осколков стекла и мусора, сбрасываемых по пластиковым трубам, наведенным вдоль стен здания. Повсеместно работали дизель-генераторы, насосы и тепловые пушки. Ремонтно-восстановительные работы превращались в гигантскую стройку, призванную придать зданию прежний лоск и великолепие.
Несмотря на бессонную ночь, сотрудники опергруппы выглядели довольно сносно. Во всяком случае, они уже не казались изможденными и подавленными, как это было несколько часов назад. Все были аккуратно выбриты, кто-то сменил рубашку, кто-то переоделся в старенькие джинсы и темную куртку.
Накоротке собрались в «штабном» кабинете № 447, разобрали рации и аккумуляторные фонари. Впрочем, нужды в последних было немного, потому что работать приходилось уже днем, да и подзарядить их было негде.
— Андрей Петрович, вас тут спрашивает кто-то! — Уже вышедший в коридор сотрудник опергруппы затянул в приоткрытую дверь и указал на стоящего рядом парня в комбинезоне.
Орлов сразу его узнал. Это был сотрудник Управления контрразведки, который участвовал вместе с ним в служебном совещании на Лубянке. Тогда они обсуждали, какие упреждающие меры надо предпринять, чтобы не дать турецким спецслужбам активизировать свою работу под прикрытием компании, занимающейся ремонтно-восстановительными работами в Белом доме.
— Привет! — Орлов пожал коллеге руку. — Какими судьбами? — Он пытался вспомнить, как его зовут, но не смог.
— Андрей Петрович, давайте зайдем в кабинет, — лицо парня было каким-то задумчивым, если не сказать загадочным.
Андрей вернулся в кабинет, сел за стол. Парень — напротив.
— Андрей Петрович, мы знаем, где находится сейф.
— Где?
— В каптерке у турок.
— В каптерке? Это где?
— На пятом этаже, в зоне «Г-2».
— Так мы ж там проверяли! — воскликнул Орлов. — Этой ночью прошерстили там все!
— Видно, не все!
— Давай проверим по плану. — Орлов достал поэтажный план Белого дома, нашел указанное место. — Смотри-ка, действительно, три кабинета мы не смотрели. Вроде ключей не было или вход загроможден какими-то ящиками! А точно?
— Абсолютно! Надо торопиться. Источник говорит, что сегодня они попытаются вскрыть сейф. Он не знает, каким образом они собираются сделать это, но…