Осень 93-го. Черные стены Белого дома
Шрифт:
Теперь вместо президента перед чекистами должен был выступить руководитель его Администрации — Сергей Александрович Филатов, человек исключительно влиятельный и сыгравший не последнюю роль в подавлении «мятежного парламента». То ли Ельцин не хотел снова оказаться в стенах учреждения, которому не доверял и с давних пор которое считал виновником своих злоключений, то ли у него были более важные дела, но на Лубянку приехал Филатов. С октябрьских событий прошло уже больше месяца, но эхо выстрелов танковых пушек по Дому Советов еще звучало повсюду. Не исключением были и чекисты, которые снова ощутили себя заложниками ситуации.
Орлову, как и большинству его коллег по службе в министерстве
Возникшее в результате противостояния президента и парламента двоевластие ставило сотрудников органов безопасности в сложное положение. Подчиняясь указам и распоряжениям главы государства, они вынуждены были игнорировать распоряжения, исходящие от Верховного Совета и сформированного им нового центра власти. Осознавая пагубность происходящего и всю зыбкость обстановки, сотрудники министерства безопасности выполняли свой долг, зачастую руководствуясь собственным пониманием, как должен поступать тот или иной человек в экстремальной ситуации. Главная задача — не допустить кровопролития, максимально снизить напряжение в обществе, удержать конфронтирующие силы от самоубийственной схватки. Каждый сотрудник на своем месте обязан был сделать для этого все возможное.
Орлов, который был в числе находящихся в конференц-зале главного здания министерства безопасности, осознавал, что лучше, чем его коллеги, понимает суть развития событий, подоплеку выплеснувшихся на улицы Москвы массовых беспорядков, скрытые от таз общества противоречия и совершаемые сильными мира сего поступки. Конечно, это объяснялось не его особой проницательностью, а доступом в высокие кабинеты и кремлевские коридоры власти.
— Андрей Петрович, ты чего не со своим шефом-то? — с явной издевкой спросил кто-то из группы сотрудников, толпившихся в фойе перед входом в зал.
— Андрей, что он скажет? Нас не разгонят? — подал голос другой.
Орлов отшучивался, хотя понимал, работа его в Администрации Президента воспринимается многими как приближенность к власти, возможность воспользоваться ее благами, решить с помощью своего кресла насущные жизненные проблемы. Как было объяснить им, защищенным стенами корпоративной поддержки, что ему очень непросто решать поставленные перед ним задачи, нередко не ощущая такой опоры. А «приближенность к власти», которая действительно имела место, оборачивалась чрезвычайной ответственностью не только за совершаемые поступки, но и произнесенные слова. Достаточно было вспомнить тот критический момент, когда днем 3 октября возбужденная толпа приближалась к Дому Советов, где ее ожидало милицейское оцепление. У тех и других было оружие. Если бы оцепление не было снято в самый последний момент, нетрудно представить, что бы тогда произошло. Возможно, события приобрели бы еще более страшный оборот. Убитые исчислялись бы не сотнями, а тысячами, не исключено, десятками тысяч. А для России это могло означать только одно — начало кровопролитной гражданской войны. Сколько в ней было бы жертв, невозможно даже предполагать. Ведь в той, прошлой Гражданской, погибло, по самым приблизительным оценкам, десять с половиной миллионов человек!
Тем временем за столом президиума на сцене конференц-зала появились Голушко и Филатов. Сергей Александрович выглядел хмурым и усталым. Но благодаря уже укоренившейся привычке человека, который часто бывает у всех на виду, он держался уверенно, о чем-то оживленно разговаривал с Голушко, иногда даже улыбался.
Орлов сидел в центре, зала и Филатов, разумеется, не мог заметить его среди сотен сотрудников центрального аппарата, устремивших свои взоры на сцену.
— Уважаемые товарищи! — начал Филатов с обращения, которое все реже и реже звучало в новой демократической России. Орлов понял, что Сергей Александрович, который уже давно исключил из своего лексикона слово «товарищ», сделал над собой определенное усилие. Но в военной среде, будь то армия или спецслужба, слово «товарищ» оставалось единственным обращением, если, конечно, не считать обращение по званию. Для Орлова это слово было дорогим и близким, и он нередко обращался так даже там, где оно уже давно стало не просто неупотребительным, а ругательным.
Филатов между тем продолжал:
— Произошедшие месяц назад события стали серьезным испытанием для новой российской государственности, проверкой, насколько наше общество способно противостоять силам, стремящимся повернуть развитие нашей страны вспять…
Андрей достал рабочий блокнот и стал тезисно записывать, что говорил Сергей Александрович. Привычка конспектировать лекции у него укоренилась с университетской скамьи, когда он умудрялся в сжатой форме, но достаточно близко к тексту, зафиксировать то, что говорил преподаватель.
РАБОЧИЕ ЗАПИСИ: «Почему президент предпринял эти шаги?
…Россия — неподготовленная (орг., мор.) пошла на реформы
(жизнь вынудила!)
тактика реформ была встречена неоднозначно
начиная с VI съезда стало очевидным — углубление
раскола
+ амбиции некоторых руководителей (к-е находятся в Лефорт, тюрьме)
правовое поле сужалось
в любом случае — президент нарушал Конституцию
(бюджет — вел к гиперинфляции) СМИ — отдавались в руки оппозиции…» ( Из записей в рабочем блокноте А.П. Орлова, 13 ноября 1993 года.)
Да, здесь Филатов был достаточно откровенен. К декабрю инфляция достигла невиданных ранее размеров. Доллар дорожал почти ежедневно. Если в начале года курс был 414 рублей за доллар, в середине года — чуть больше тысячи, то к декабрю 1993 года — 1229 рублей. По сравнению с советским временем доллар вырос в двадцать пять раз!
А цены! Каждая семья, каждый человек, за исключением тех, кто гужевался на разграблении государственного имущества, растаскивании собственности предприятий и многочисленных аферах, испытывал настоящий страх перед будущим, которое казалось беспросветным, сулящим большие беды. Хлеб, который всегда стоил копейки, вдруг стал стоить почти пятьсот рублей, сахар приблизился к восьмистам рублей за килограмм, а масло взлетело в цене почти до трех тысяч рублей, превратившись в недоступное для простого человека лакомство! Если даже в самые трудные времена упадка советской экономики колбаса по цене была доступна каждому, надо было только ехать в столицу или другой большой город, чтобы купить ее, то к декабрю девяносто третьего она могла быть по карману только бандиту с большой дороги или разжиревшему в результате махинаций с собственностью «новому русскому». Цена вареной колбасы в день, когда чекисты внимали выступлению руководителя президентской администрации, достигла трех с половиной тысяч рублей! Недоступные для российского офицера деньги!