Осень матриарха
Шрифт:
Розги заранее взяли от самой фиги: полагаю, что-то вроде волчков, может быть, обрезали ветки, которые придавали малым деревцам вид плакучей ивы. Во всяком случае, древесному патриарху урона постарались не причинить - этакое вегетарианство. Кожаные орудия вроде плетей, ремня и кнутов были бы чем-то трефным. И вот ещё: секли, мне на удивление, юные женщины. Не совсем то сравнение, я понимаю, - но у казахов и прочих тюрок есть такая конная игра - "Догони девушку", "Кыз куумай": или ты сорвёшь на скаку поцелуй, или на пути обратно тебя будут подгонять хлыстом по плечам, причём без особой жалости.
Нет, меня вид крови не заводит, тем более
Мы с Барсом оба знали: спартанские мальчишки на алтаре Артемиды Орфии бравировали своим умением выносить боль и выхвалялись друг перед другом до того, что нередко гибли во время жертвенного сечения; но пардона отнюдь не просили. Лучшему воздавали почести наравне с победителями олимпийских игр, отмечали его деяние на особой табличке, прикреплённой к стене храма, и все его сотоварищи вместе с ним впервые в жизни получали настоящее оружие.
Наш терпеливец заслужил иную награду. Когда с ним покончили или, возможно, он сам подал еле заметный со стороны знак, ему было велено не сходить вниз. Вместо людей его окружили псы и стали лакать пролившуюся на помост алую жидкость, а потом - зализывать раны.
Хоть, по песне, кровь его досталась псам, поднялся юноша как ни в чём не бывало: стоило бы, правда, учесть отличную выучку. И выдержку.
Но самым главным для меня оказалось итоговое рассуждение Барса.
– Знаешь, Таригат, как звали ту богиню в Спарте? - спросил он. Нет, моих мыслей он не читал: напротив, те его слова породили мой сегодняшний комментарий. - Лохия. Богиня-покровительница родов. У Лунной Охотницы множество ликов и мириады имён по всему миру, в давние времена люди умели ей угождать самой своей жизнью, потом понадобились жертвы и обряды, всё более теряющие смысл, а с наступлением христианства заглохло и последнее. Но даже в самых истовых странах пророка Хесу ба Йоше благородные рыцари, шествуя в процессии кающихся, окропляют потом и кровью не одну плеть, но и цвета своей дамы. Простые же горожане и крестьяне разыгрывают ритуал кувады, когда их жене приспевает время родить дитя, - как бы замещая её и принимая на себя боль и дурной глаз.
– Камрана что, выбрали или он сам вызвался? - спросила я.
– Сам, - проговорил Идрис с видимой неохотой. Однако я настаивала, чувствуя, что мой спутник прячет кое-что важное и к тому же сам не прочь раскрыться:
– Он получит награду? Я имею в виду, кроме громкой славы.
– Ты видишь - у нас рождается мало девочек, и все они, вырастая, делаются переборчивы.
("Да, видела и удивлялась: вместо ожидаемого по логике едино- или многомужия здесь процветало умеренное многожёнство. То есть прославленный мастер и многомудрый философ могли рассчитывать на спрос и, вдобавок, на то, что обе их спутницы жизни не поссорятся и не будут ревновать - потому что такие дела женщины заранее улаживают между собой. Что до бесхозных мужчин, они...")
– Теперь девушки смогут ожидать, что их плод от Камрана появится на свет без боли и иных опасностей, ибо жертва принесена, - пояснял тем временеи Ирбис.
Теперь я почувствовала в его интонациях горечь -
– Вы с Камраном были возлюбленными?
Он кивнул:
– Да. Как принято у холостяков. Но мне взять за себя истинную женщину - то была высокая честь. Удача, на пути которой он не пожелал стать ни в коей мере и оттого устранился.
– Ты же меня не брал с соблюдением всего фикха, - ответила я, стараясь не спугнуть Идриса холодностью интонации.
– Что легко завязано, нетрудно и развязать. По обоюдному согласию, если тебе угодно. Первой я не начну.
– Я тоже, - он улыбнулся самым уголком рта.
– Тогда пусть идёт как и куда ему самому угодно. - Мой ответ был построен по всем классическим законам двусмысленности.
Маленькая драма. Но не я её начала, и к тому же надо учесть золотое правило узлов. Мою собственную натуру - тоже. Непривязанность к исконным корням знаменует известное равнодушие к смерти - а ведь смерть способна окончательно решить самый сложный вопрос.
Это испытание завершило первую неделю в Хрустальном Дворце - она показалась мне маленькой вечностью. Помните Мандельштама: "Большая вселенная в люльке у маленькой вечности спит"?
Вторая неделя принесла новые плоды. За короткое время я куда лучше поняла Сухую Степь, чем за предыдущие годы. Можно сказать, в моей голове связалось разрозненное, был добавлен штрих, завершающий рисунок или последний камень в мозаике.
Символом страны Эро мог бы стать тысячеликий оборотень. К каждой стране и каждому отряду человечества Степь поворачивалась той стороной, которую от неё ожидали.
Как меня и предупреждали динанские друзья, в соответствии с первоначальным идеалом ислама здесь был учреждён просвещённый каганат, своего рода имперская республика с двухпалатным (двухдиванным) парламентом: духовные лица, к которым помимо своего рода суфиев, причислялись интеллектуалы, и водители племён, чьё влияние исчислялось головами. Однако Великий Каган практически не участвовал в управлении: из трёх ипостасей (царь-жрец и священная жертва, как на Крите - первый среди равных, как в европейском средневековье, - абсолютный монарх Нового времени) он воплощал первую. И уж точно не был чиновником и делопроизводителем.
В этой картине видела отражение того, как самозваный царь природы, то бишь человек как он есть, относится к ней самой. Те же три роли: архаический царь-жрец, средневековый владыка и воин, "Государство - это я".
Так сложилось изначально, только вот в последние десятилетия Эро стало закрываться от чужих глаз: фактически отрезало эмиграцию и сократило иммиграцию до десятка-другого экскурсионных групп, находящихся под учтивым надзором. Делалось это во имя диких по внешнему виду генетических экспериментов. Но их поддерживала сама природа, выбирая возможные пути: оттого они почти всегда увенчивались успехом.
О результатах дерзаний мне приходилось догадываться из намёков: говорить прямо - не в духе здешнего извилистого любомудрия. Напрягая собственный ум, поймёшь куда больше и примешь легче. Но что это было связано с женщинами, несущими иной, наполовину стёртый генетический код (клянусь, Раима была именно такой, но зародившейся во мне спонтанно), и с усилиями по возрождению, - то было бесспорным, будто нос на лице.
В придачу кое-что несколько более сложное и мало определимое было связано с мужчинами.