Осень на краю

Арсеньева Елена

Он подождал, пока смущенная барышня сядет, и быстро, по-молодому, поднялся наверх.

– Вот так! – довольно сказал чиновник. – Вот это офицер, сразу видно!

Четверо поручиков, словно по команде, вскочили и опрометью кинулись туда же, на империал. Физиономии их были переконфужены. Хороший урок получили!

– Садитесь, молодой человек, – сказал чиновник Шурке, занимая освободившееся место. – В ногах правды нет.

– Обилечивайтесь, господа хорошие, – выкрикнула кондукторша.

«Надо записать словечко, – подумал Шурка, доставая кошелек. – А впрочем, такая прелесть и сама запомнится!»

Девушка

в платочке подала кондукторше пятикопеечный «бон».

Кондукторша поднесла его к носу и, внимательно рассмотрев, вернула со словами:

– Я не возьму такого пятачка.

– То есть? – удивилась девушка.

– Тоись не приказано брать затасканных денег. Не примут его у меня кассиры!

– А мне какое дело? – пожала девушка плечами.

– А такое, – возвысила голос кондукторша, – что я на вас своих пятачков тратить не намерена. Либо другой давайте, либо вылезайте из вагона.

По лицу этой особы было видно, что ее решение непреклонно. Легче убедить каменную стену, чем заставить кондукторшу принять от хорошенькой («Ага!» – понимающе подумал Шурка) девушки и правда довольно затертый «бон».

Видимо, та решила смириться. Она снова сунула руку в карманчик юбки, вынула совершенно новый четвертной и с насмешливой улыбкой протянула его кондукторше:

– Ну а эти-то деньги не затасканные?

Кондукторша, глянув уничтожающе, молча повернулась и ткнула перстом куда-то в сторону. Оказалось, там находится вывеска, гласившая: «Просим не затруднять служащих разменом крупных денег!»

Теперь уже улыбалась не девушка, а кондукторша…

Но тут же улыбка исчезла с ее лица. Девушка вскочила и, угрожающе нагнув голову, двинулась вперед.

Кондукторша отскочила:

– Васька! Стой! Здеся безбилетница разоряется!

Васька, видимо, не слышал ничего в своей кабине. Вагон двигался вперед, девушка шла на кондукторшу с нехорошим блеском в глазах.

– Ах ты сука… – сказала она негромко. – Издеваешься? Рожи корчишь? Сейчас я из тебя все потроха выпущу! – И снова сунула руку в карман юбки…

Шурка сам не знал, что в то мгновение произошло с ним, какой вещий страх впился в душу, как клещ. Он вскочил и с силой схватил девушку за руку, рванул ее к сиденью, толкнул на него:

– Сядьте! Вы что?! А вы – возьмите!

И сунул кондукторше два новехоньких медных пятака, только вчера полученных в составе редакционного гонорара.

– Дайте два билета! И отстаньте от человека!

Кондукторша, испуганно дрожа маленькими светлыми ресничками, неуклюже отматывала с катушки билеты.

Девушка сидела, глядя прямо перед собой, сцепив на коленях руки. Однако они так и прыгали, и Шурка, чудилось, слышал, как зубы ее выбивали нервическую дрожь.

«Ох, бедная, натерпелась она, видать! – с неожиданным сочувствием подумал Шурка. – Где же она так натерпелась?»

Вагон задрожал и замер – остановка «Печерская площадь».

Девушка сошла и двинулась в глубину печерских закоулков и двориков.

Шурка резко отвернулся. Сколько бы раз он ни проходил или ни проезжал мимо этих обветшалых, неряшливых строений, всегда старался не смотреть в их сторону. Потому что среди них был один дом, при воспоминании о котором у Шурки екало сердце

и тошно становилось в желудке. Два года… да нет, два с половиной года назад в тот роковой дом привела его приснопамятная кузина Мопся, Марина Аверьянова. Это был единственный случай, когда Шурка умудрился побывать на конспиративном собрании эсеров, а может, каких-нибудь большевиков, бес их знает, он так и не понял ни целей, ни задач их, поскольку никаких речей там не произносилось, а на повестке дня стоял один вопрос: убийство главы энского сыска Смольникова. Шурка тогда не чаял ноги унести и долго себя от страха не помнил. Не скоро он очухался, обрел мало-мальскую уверенность в себе, но забыть ничего не забыл. Даже и сейчас он смотрел в другую сторону, а словно бы видел неказистый домишко с полуоторванными ставнями и покосившейся дверью, около которой была, помнится, косо прибита номерная табличка, только Шурка, конечно, не помнил, какой там номер. А правда, какой?

Он обернулся – и увидел, что девушка, которой он купил билет, подходит к тому самому дому!

Шурка вскочил и кинулся к выходу. Однако опоздал – прозвенел звонок, вагон тронулся. Хоть на ходу прыгай!

– Ноги берегите! – заорала кондукторша погромче иерихонской трубы. – Куда сорвался? Ноги-то… чай, лишних нету!

Шурка ухватился за поручень.

«Да ерунда это, – убеждал он себя. – Показалось. Небось тот дом давно продали или сдали. И вообще, я, скорее всего, просто перепутал».

Однако он вышел на следующей остановке, повернул пешком обратно и, вместо того чтобы идти в дом 31, где находилось отделение Красного Креста, куда репортер Русанов, собственно, и направлялся, дабы осветить его богоугодную деятельность в «Энском листке», вернулся на Печерскую площадь. «Да успею я в этот Красный Крест! – подумал раздраженно. – А не успею, так завтра приду».

Вот он, тот дом, точно. Дверь с торчащей ватой и дранкой, полуоторванная ставня и покосившееся крыльцо, погнутая адресная табличка, которая все качается на одном гвозде и на которой виднеются облупленные буквы: «Спасский переулок, дом 2».

Спасский переулок, дом 2? Этот адрес… Откуда он его знает?

И Шурка словно увидел себя склонившимся над столом Ивана Никодимовича Тараканова и вчитывающимся в мелкий женский почерк: « УЧИТЕЛЬНИЦА-БЕЖЕНКА дает уроки по предметам среднеучебных заведений. С предложениями обращаться письменно: Спасский пер., д. 2 ».

Одно из тех объявлений, которые они с Охтиным и Таракановым читали, пытаясь разгадать обстоятельства смерти репортера Кандыбина! Этот дом, этот приснопамятный дом! В нем Шурка увидел когда-то человека, которому дал прозвище Альмавива, – провизора Малинина, дядюшку Кандыбина.

Вот так совпадение!

Странно, конечно, что именно сюда вошла девица, в которой было что-то… Что-то опасное в ней было, отпетое! Кто знает, может быть, в этом доме продолжают устраивать свои собрания боевики?

Ох, как бы выяснить, что творится сейчас там, внутри…

А, между прочим, выяснить возможно: нужно сделать физию топором, как говорили в бывшей Шуркиной гимназии (или «рыло лопатой», как предпочитали выражаться грубые парни из реального училища), и постучать в дверь. А потом принять вид, будто ошибся адресом…