Осенние сказки
Шрифт:
Ах ты, Богиня! Как же мы увлеклись разговором, что не увидели – в заросшей травой балке пряталась засада. Из этой же балки, повинуясь приказам узды, поднялись на ноги четыре лошади. Не знаю, как успела я в эту секунду подумать: вот, значит, как подстерегают они караваны. Я не заметила их потому, что захвачена была разговором, а Илан – потому, что не привычен к степи.
Ходу! – коротко скомандовал Илан, и мы развернулись и пришпорили лошадей.
Стрела свистнула возле моего правого плеча, и я вскрикнула: попади она в Рыжика или в Вишню, мы были бы обречены. К счастью, разбойники
До ворот было часа два неспешной езды, а галопом мы могли бы поспеть и за четверть часа, но наши лошади были уставшими, а их – свежими и отдохнувшими. Если б не эта безумная скачка в начале! Илан держался чуть позади меня, и я поняла – бережет.
Что стоило ему бросить меня здесь и умчаться на все четыре стороны? Почему он не сделал этого? Не было времени искать ответы на эти вопросы. Мы неслись во весь дух, и мысли мои мчались столь же стремительно. Еще чуть-чуть, и нас сможет заметить стража на стенах и, может быть, даже успеет прийти на помощь. Но четверо – нет, уже шестеро! – окружали нас полукольцом, и полукольцо это стремительно сжималось. Не вырваться, не уйти…
Быстрее! – снова крикнул мне Илан. – К воротам!
Я снова хлестнула Рыжика, пригнувшись к его шее, и услышала, как сзади возмущенно и негодующе заржала Вишня. А когда оглянулась, то увидела, что Илан остановился и, развернув Вишню, отстреливается – коротко и четко.
Убьют! – заорала я изо всех сил.
Нападавшие видели, конечно, что против них – одиночка. Но от ворот уже мчались к нам на помощь, что-то нечленораздельно крича, несколько верховых. И разбойники сочли за лучшее не связываться – слишком близко мы были к городу. Гортанно ругаясь, развернули они коней и кинулись назад – так быстро, что очень скоро превратились в крошечные точки, пропавшие между холмами.
Госпожа, с тобой все в порядке? – это Илан подъехал ко мне, вытирая мокрый лоб.
Я опомнилась - и кивнула. И тоже стерла испарину. Запоздалый страх пронзил меня, как острая игла; напряжение отпустило, и я едва не свалилась на землю – так резко вдруг закружилась голова.
Тише, госпожа… Все хорошо.
Он удержал меня за плечи… какими твердыми, теплыми и надежными были, оказывается, его руки!
Стражники мчались нам навстречу. Все это длилось, оказывается, едва ли несколько минут – еще кричала в вышине одинокая птица.
Вечером у меня разболелась голова. Я лежала, закусив зубами подушку, и молчала. Мягкое покрывало казалось невыносимо колючим, все раздражало. Ахари суетилась вокруг с мазями и притираниями, пока я не выгнала девочку за дверь, пригрозив ей поркой и запретив показываться на глаза. Мягкий вечерний свет резал глаза, все казалось мучительно ярким.
Как много надо, чтобы быть женщиной – мази, яркие платья, красивые украшения. Как мало, как мало для этого надо – всего лишь чувствовать крепкие руки на своих плечах, знать, что тебя задвинут за спину в случае опасности…
… как я прижималась к нему, дрожа от запоздалого ужаса… а Илан гладил меня по голове и успокаивал, как маленькую:
Тише, госпожа, тише. Все уже хорошо…
Дверь осторожно приоткрылась,
Не спишь, Тамира?
Я порывисто села на постели, сминая покрывало.
Брат… послушай…
Он торопливо пересек шагами комнату, сел на кровать. Погладил меня по руке.
Бедная моя, бедная. Досталось тебе сегодня. Говорил ведь…
Я помотала головой.
Если бы… Брат скажи: почему ты отпустил меня? Ведь не хотел? Ведь если бы Илан сбежал, а я осталась бы одна – что тогда?
Но не сбежал же?
Нет…
Я потерла виски и поморщилась, снова легла.
Только вот почему…
Тейран усмехнулся.
Похоже, что я угадал.
Ты? – я приподнялась на локте. – В чем?
Все просто. Утром я сказал этому Илану: я поручаю тебе мою сестру. Тебе дадут оружие, и ты будешь охранять ее. Она слаба и нуждается в защите. Ты отвечаешь за нее.
Что? – я вскочила, забыв про боль. – Я – слаба? Да как ты мог…
Но ведь сработало же, - невозмутимо продолжал Тейран. – Таких, как этот парень, разгадать очень просто – у них есть то, чего недостает нам, кабинетным крысам. Они знают, что такое долг и приказ.
А если бы…
А что касается «если бы», - снова усмехнулся он, - то мои люди следили за вами и в городе, и за Воротами. И если «бы»… ты не осталась бы одна. А его смерть была бы долгой и мучительной. В конце концов, - он тронул мои волосы, - у меня только одна сестра.
* * *
Новая игрушка увлекала меня все больше. Я забросила вышивку, перестала принимать приглашения – мне так не терпелось приручить Илана, что это стало для меня вопросом чести. Чтобы я, Тамира, - и не смогла? От любопытства, а может, еще отчего, но я стала присматриваться к новому рабу украдкой.
И все больше и больше поражалась: как же никто ничего странного не замечает? Его руки никогда не знали топора и лопаты, он, как рассказывала Майти, не умел даже рубашку выстирать – но при том знал все об оружии, какого бы вида оно не было. Илан мог бросить всего лишь несколько слов, но так, что слуги кидались выполнять, а уже потом разбирались, кто отдал их – приказы, которым нельзя не подчиниться. За короткое время его слово вдруг стало решающим в спорах, и в дрязгах, скрытых от господских глаз стенами людской, его не решались трогать.
И в то же время его – не принимали. При нем умолкали разговоры, с ним никто не останавливался поболтать, ему не предлагали самокрутку из листьев душистого табака после обеда. А Илан вроде и не делал попыток сблизиться… спросят – ответит, но сам первый не подойдет. Чужим был для них этот молчаливый невольник; плохим или хорошим – неясно, но чужим, и это чувствовали и понимали все.
Все это рассказывала мне Майти. Жизнь людской, конюшни, кузницы была скрыта от меня; я разбиралась в хозяйстве, как полагается замужней женщине, но совершенно ничего не знала о душах людей, служивших нам… еще бы меня это интересовало! Но ведь стало интересовать, стало… благодаря высокому, молчаливому, загадочному юноше, который переставал быть для меня только слугой, что бы там по этому поводу я сама себе не твердила.