Ошибка. Мозаика судеб
Шрифт:
Герцог Ставкирк принадлежал к роду Курей, одному из семи родов-основателей Септерри. Его владения были обширны, земли богаты, власть огромна. Он очаровал молодую императрицу и стал закулисным правителем страны. Если бы Супи была королевского рода Румов, то он официально женился бы на любовнице, добился бы признания, сначала знати, потом народа, а там уж и до коронации бы дело дошло. Но императрица была иностранкой, да ещё и самой младшей дочерью правителя Визира. Так что самому стать императором герцогу Ставкирку не удалось. Но он надеялся, что сын добьётся этого, свергнув Румов с престола. Супи клялась ему в том, что нелюбимый
А потом Супи скоропостижно скончалась, оставив свою клятву неисполненной. И Квинт принялся за дело самостоятельно. Но, похоже, и у него ничего не вышло.
Когда солдаты подняли тело раненого генерала, им никто не приказал делать это аккуратно и осторожно. Глазенап не счёл нужным заботиться о самочувствии государственного преступника. Ассандр в настоящий момент вообще желал дядьке всего самого наихудшего, и у него случился приступ мизантропии по отношению к одному, отдельно взятому человеку. Внимание Шаурмана было направлено исключительно на Плаута и Гадриана. А граф Саубер догадывался об истинном состоянии раненого, но молчал по известной лишь ему причине.
Боль, пронзившая Квинта, стала для него и мукой и избавлением, так как он потерял сознание. Он не почувствовал, как солдаты, с молчаливого одобрения сопровождавшего их офицера, несколько раз ощутимо треснули его болтающейся головой об углы и колонны, а в довершении кинули его на каменный пол подземного каземата, так что досталось и многострадальной голове, и спине. В довершении сдвинулась пуля в ране, и вновь открылось кровотечение. Но этого уже никто не видел. По иронии судьбы, генералу выделили ту же камеру, из которой он рано утром вывел Фанагора.
Темнота и безвременье отступили, и Квинт с удивлением увидел прямо перед собой невероятную картину: колдун и император сидели спина к спине и мирно о чём-то беседовали. Гадриана же видно не было, и это немного озадачило генерала, но особого значения этому факту он не придал. Квинт сделал несколько шагов в сторону переговаривающейся парочки, удивляясь, что они на него никакого внимания не обращают.
– Эй! Господа смертники! Вы меня слышите?
Голос гулко отозвался в видимом мглистом пространстве, но собеседники никак не отреагировали на его призыв. Возможно, Фанагор что-то услышал или почувствовал. Колдун замер на секунду, словно прислушиваясь, но потом спокойно продолжил разговор с императором.
'Странно... Что это за место? Эти... сидят, словно лучшие приятели, языками чешут. Шаурман сказал, что они живы, но опасность смерти велика. Стало быть, это какой-то переход от жизни к смерти...
– Квинт замер, до конца осознав эту мысль, и сделал единственно возможный вывод.
– Так я что, тоже нахожусь между?.. Нет!! Это несправедливо! Они не должны были меня убить! Ведь прогноз был благоприятным!
– мужчина с ужасом вспомнил все слова, сказанные астрологом, дословно: - Обвинений не будет. Тюрьмы не будет. Будет свобода и независимость... полная. Дурак!.. Ну, я и дурак! Поверить какому-то проходимцу, который за деньги скажет тебе то, о чём ты мечтаешь!'
Квинт грустно улыбнулся, поняв, что ушлый звездочёт так преподнёс правду, что они с Фарсавией с восторгом ему поверили, а ведь он предрекал им смерть. Ни обвинений, ни суда, ни тюрьмы... и полная свобода!
С левой стороны от генерала с небольшим скрипом открылась материализовавшаяся из ниоткуда дверь, за которой он разглядел уютный будуар с коврами и горящими свечами.
'Уж лучше, чем сидеть тут, как эти остолопы', - ехидно подумал Квинт, и шагнул в дверной проём.
***
Венок из золотых листьев царапал кожу головы и был невероятно тяжёлым. Принц пытался незаметно почесаться и хоть чуть-чуть приподнять неудобную корону победителя.
– Беспокоит?
– заботливо поинтересовалась Афротида, чуть склонив к нему голову.
Гадриан и богиня в данный момент восседали на золотых креслах, водружённых на высокий постамент - пирамиду и внимали театральному действу, героем которого был сам принц. Драматург ли успел написать оду в честь высокого гостя, или артисты были столь талантливы, что сочиняли текст по ходу действия, но речь в пьесе шла именно о Гадриане. Он был так восхищён этим, что гордость просто распирала его. Юноша был бы на вершине блаженства!
Если бы не венок!..
– Уши натирает...
– как можно равнодушнее сообщил он женщине и натянуто улыбнулся, так как неловким движением сдвинул головной убор, и острые кромки ещё сильнее врезались в кожу.
– Потерпите, ваше Высочество, - нежно промурлыкала Афротида и ласково провела рукой по кудрям Гадриана.
От этого прикосновения, невинной ласки, юноша испытал невероятное облегчение. Он моментально забыл о театральном действе, об актёрах, воспевающих его персону, о неудобном венке победителя. Гадриан погрузился в нахлынувшее, невероятное чувство. Блаженство и удовольствие, нега и эйфория завладели его существом. Он прикрыл веки, стараясь растянуть этот великолепный миг, продлить незабываемые ощущения. И Афротида почувствовала его состояние. Рука богини нежно коснулась лица юноши, заставляя его тело трепетать.
'Я остаюсь здесь', - это была единственная мысль, на которую Гадриан был способен в данный момент.
Женщина удовлетворённо улыбнулась, взмахнула рукой, словно прогоняла прочь надоедливого просителя, и щёлкнула пальцами. Мгновенно исчезли актёры, постамент, театральная арена. Они вдвоём оказались внутри большого шатра. Загорелись бездымные светильники. Неизвестно откуда полилась нежная музыка. Сами собой воскурились благовония. Гадриан открыл глаза и ахнул восхищённо. Три грации, едва прикрытые прозрачными тканями, исполняли перед ним страстный танец. Юноша не удержался и присоединился к девушкам. Они тут же принялись ласкать кавалера, касаясь его тонкими пальцами, задевая краями развевающихся одежд, щекоча распущенными локонами. Гадриан млел и желал лишь одного: чтобы этот чудный танец никогда не заканчивался.
В какой-то момент он заметил своё отражение в зеркале и... словно протрезвел. Мелькнувшее лицо было похоже на маску глупо улыбающегося дегенерата. Разве что слюнка не стекала из уголка его приоткрытых губ. Гадриану стало противно собственное лицо. Он быстро пробежался глазами по лицам танцовщиц. Девушки приветливо улыбались, словно перед ними был партнёр с нормальным лицом, а не умственно неполноценный вожделевший их юнец. Но их улыбки тоже были масками, приветливыми, но масками. А глаза танцовщиц были пусты... абсолютно. В них не были ни искры мысли.