Осиновая корона
Шрифт:
Хорошо, что Лис не проснулся. Наверное, слишком устал от вчерашней радости. Ну, а ещё от хьяны, пения с горластыми гребцами и очередной порции политических диспутов с Сар-Ту. Шун-Ди показалось, что Лис, перевозбуждённый судьбой Вещи, а потому вдвойне словоохотливый и запутанно мыслящий, довёл несчастного Сар-Ту до дёргающихся век. Бывший пират, должно быть, скоро начнёт прятаться от него — несмотря на свой суровый вид и широкие плечи.
Лис и сейчас спал по-детски крепко. «Русалку» сильно качало на серовато-синих волнах.
Шун-Ди вдруг отчаянно захотелось
Он облизал пересохшие губы. И перестал дышать.
Жар усилился (по трюму разнёсся запах горелого пуха), а трещинки разошлись — одна, вторая, третья… Скорлупа истончалась, как плёнка, разламывалась на куски. Белая жидкость сочилась уже по всему яйцу, стекая вдоль тёмных прожилок.
Что-то решительно и громко затрещало. Шун-Ди вздрогнул. Тянуло что-нибудь делать (что угодно), куда-то бежать — лишь бы не стоять тут столбом… Может, принести воды или второй ящик? Что нужно новорождённым драконам? Шун-Ди почувствовал, как увлажнился лоб. Он никогда не выступал в роли повитухи.
И мать, разумеется, никогда не рассказывала о том, что полагается делать в подобных случаях.
В подобных?! Что за чушь? Твоя мать хоть раз видела, как вылупляется дракон? О Прародитель, что я…
Он не успел довести мысль до конца. Самый верхний кусок чешуи, с острого конца, отвалился и в шлепке белой жидкости (чуть мерзкой на вид — вроде слизи) упал на пух. Шун-Ди зашипел от боли: не заметил, как занозил руку ящиком, слишком сильно стиснув его края…
Из образовавшейся дыры, прорвавшись сквозь белое и серебристое, показалась крошечная головка, покрытая чешуёй. Не больше пальца в длину, но блестящая, как расплавленное серебро. Шун-Ди разглядел крепко сжатую маленькую пасть и опущенные веки, пластинки панциря на челюстях и на лбу… Сердце бухало во всём теле сразу. Сейчас появится шея — пусть, пожалуйста, сейчас…
— Он прекрасен, — прошептал Лис над ухом Шун-Ди. Как ему удалось встать и превратиться так незаметно? Дракончик, вытянув беспомощно-тонкую шею, уже расправлял крылья — кожистые, как у летучей мыши, помятые, все в белой слизи, но того же колдовского серебряного оттенка. Можно сосчитать сегменты на них, как на листьях пальмы… Шун-Ди усмехнулся; такое явное, не прикрытое волшебство кружило голову. Ему встречались драконы-скалы — а это дракон-ящерка, младенец, гибкая палочка из серебра… Немыслимо. Чудесно.
Лис стоял, почти прижавшись плечом к плечу Шун-Ди, и дышали они в унисон. Сонное тепло кожи Лиса смешалось с жаром, который всё ещё шёл из ящика. Шун-Ди отчаянно желал, чтобы этот, вот именно этот миг никогда не заканчивался. Почему, о Прародитель, нельзя останавливать время?
Глупое желание. Глупый вопрос.
Видимо, ценность мига — как раз в том, что его не
Шун-Ди повернулся и заглянул в жёлтые глаза Лиса.
— Прекрасен. Ещё прекраснее, чем Рантаиваль.
— О да, — ухмыльнувшись, выдохнул Лис. Дракончик, тем временем, извлёк из скорлупы хвост и четыре лапы — на них уже были едва наметившиеся коготки. Он попытался устоять в пуху, но опрокинулся набок и издал возмущённый писк. Совсем как котёнок… Шун-Ди поспешно напомнил себе, каким этот «котёнок» станет через несколько лет — и его умиление поутихло. — Только вот… В моём племени говорили, что драконы едят постоянно, пока растут. Похоже, до конца дороги нам придётся отказаться от мяса.
Шун-Ди поразмыслил и согласно вздохнул.
— Ну что ж, я не против. А вот одному кровожадному менестрелю труднее будет с этим смириться.
ГЛАВА XI
Уна ещё раз перечитала рецепт зелья, от которого должны были возрасти сила и ловкость человека. Впрочем, и не только человека — любого живого существа (если бы, к примеру, Отражению, агху или оборотню с западных земель вздумалось сделать глоток). По словам Индрис, этот «простенький отвар» часто использовали в древности, чтобы укрепить воинов перед битвой. По секрету колдунья добавила (она вообще любила припечатывать свои фразы вензелем «по секрету», понижая голос до мурчащего шёпота; Уну в первые дни нередко раздражала такая манера), что даже альсунгские военачальники и двуры в подобных случаях не гнушались магией. Хотя, конечно, «громкая версия» — сведения, оставленные для менестрелей и летописей, — говорила совсем о другом. Зверская сила альсунгцев, их неудержимая жестокость в бою, успешные набеги на Ти'арг и Минши объяснялись лишь воинским даром и помощью богов.
Уна вспоминала тех немногочисленных альсунгцев, с которыми ей доводилось мельком сталкиваться в Академии и Меертоне, и удивлялась такому лицемерию. А Великая война и королева Хелт — один знаменитый захват Хаэдрана с морским чудовищем чего стоил? И хватает же теперь совести у короля Хавальда клеймить всех магов «чернокнижниками» и «проклятьем Обетованного»…
С другой стороны, разве поведение ти'аргских лордов — не большее лицемерие? Присяги каждого из них, и её семьи, Ледяному Чертогу — сквозь стиснутые зубы, через боль и позор?
И то, что делает наместник Велдакир. Странно, но именно нескончаемый, на толстый свиток, рецепт якобы «простенького» отвара воинской силы заставил Уну впервые задуматься о том, что за человек наместник. Говорят, раньше он был обычным лекарем. До какой же степени нужно измениться, чтобы творить с людьми такие вещи? Такие, как с безвинным дядей Горо и Риартом Каннерти — пусть даже только по убеждённости Индрис…
Наверное, до такой же, до какой изменилась она сама.
Палец Уны замер на одной из строчек рецепта, и Индрис решила, что её озадачил ингридиент. Маленькая смуглая рука по-свойски обхватила край столешницы.