Осиновая корона
Шрифт:
— Сар-Ту, послушай, я сам не знаю, о чём ты…
— А вдобавок стало пропадать мясо. Запасы вышли на три дня раньше, чем расчёт был, — Сар-Ту опять покачал головой; его жёсткие патлы, вряд ли знакомые с мылом и гребнем, укоризненно заколыхались. — Для «Русалки» я лично расчёт веду, Шун-Ди-Сан, да и ты в этом деле не промах. Ни разу такого не было. И не могло быть, если б всё шло как положено.
Шун-Ди затравленно вздохнул и плотнее запахнул плащ. Холодало. Хотя Сар-Ту не двигался с места, ему упорно казалось, что великан теснит его к перилам, к краю палубы, и мечтает отправить вниз — чтобы наниматель поглотал прибрежную гальку.
— Что ж, наверное,
— Ты не должен был водиться с этим, — в одно слово бывший пират вложил столько отвращения — будто говорил о жизни на суше или чистенькой чиновничьей службе на каких-нибудь отдалённых островах. — С этим… Менестрелишкой. Или кто он там, уж не знаю и знать не хочу. Но теперь уже поздно, да и твоё это дело, Шун-Ди-Сан. За твоего отца я бы сам себя нарезал на ужин для акул, — взгляд Сар-Ту потемнел; он сжал кулаки, и косточки браслетов сухо брякнули друг об друга. Шун-Ди сразу понял: это вовсе не шутка и не преувеличение. — Нарезал бы и поджарил.
— За моего опекуна, — машинально поправил Шун-Ди. Он ни разу не назвал старика-воспитателя отцом: им обоим такое не пришло бы в голову. — Не отца.
— Неважно, — сказал Сар-Ту. — Так или эдак… Я помог тебе бежать, Шун-Ди-Сан. Тебе и… Этому, — капитан протянул Шун-Ди открытую ладонь — бугристую, покрытую словно тонким панцирем вместо кожи: так её обработали соль, верёвки и морской ветер. Шун-Ди растроганно пожал ему руку. — Я сам решил, что не выдам вас. И не выдал. Я давно дал слово и держу его, так что… — Сар-Ту разорвал рукопожатие и ткнул пальцем в ящик, который по сходням как раз стаскивали на берег двое гребцов. — Знаешь, что в том ящике?
Шун-Ди прищурился, проверяя: нет, это определённо не тот самый ящик. Не ящик из-под Вещи, как они называли его между собой с Лисом. Да и Лиса не видно — тот должен был проследить, чтобы Иней до конца выгрузки вёл себя тихо.
А при необходимости — убедить гребцов и матросов в порту, что так всё и было. Лис это может.
— Не знаю, Сар-Ту. Партия какого-то из моих масел?
— Нет, Шун-Ди-Сан. Там большая оловянная штуковина, выкрашенная под серебро, — густые брови Сар-Ту сошлись на переносице; Шун-Ди с досадой почувствовал, как подпрыгнуло, ударившись о рёбра, сердце. — Вельможа из Совета дал её мне. И заплатил — примерно столько же, сколько ты. Как раз перед нашим отбытием.
У Шун-Ди пересохло во рту. Он перевёл взгляд на два изогнутых кинжала на поясе Сар-Ту — тот никогда не расставался с ними обоими. Рукоятки были обтянуты красной кожей. Шун-Ди знал, что возле циновки капитана всегда дремлет лёгкий боевой меч — не менее стремительный, чем эти кинжалы…
Не было никакого смысла спрашивать, за что именно заплатили Сар-Ту. Как и выяснять, что он должен был подменить фальшивым посеребрянным яйцом — чтобы обмануть незадачливых похитителей.
Советники догадывались, что он попытается совершить кражу и бежать. Они хотели зарезать, как свиней, и его, и его предполагаемых союзников. Они знали Сар-Ту как человека без чести и были уверены, что не потеряют яйцо.
Только преданность Сар-Ту — бездумная преданность — спасла его, и Лиса, и… Инея. Лишь в одном советники просчитались.
Шун-Ди схватился рукой за перила, чтобы не упасть. Чайки вопили по-прежнему надрывно, но ему всё меньше верилось, что он на самом деле в Хаэдране. Что это не посмертное видение, утешительно посланное Прародителем.
— Кто это был, Сар-Ту? Кто заплатил тебе?
Сар-Ту дёрнул голым плечом.
— Не знаю его
Ар-Эйх. И ожидаемо, и обидно… В Доме Солнца он вёл себя, как главный заступник Шун-Ди.
Хорошо, что он давно вырос и научился не доверять заступникам. Даже опекуну он так и не доверился до конца. Возможно, старику было больно — больнее, чем ему сейчас.
Больнее, но не страшнее.
— Ещё только один вопрос, Сар-Ту, — полушёпотом проговорил Шун-Ди. Он не знал, как выразить свою благодарность — разве что поклониться в ноги, как отцу, учителю или королю, но… Здесь, на палубе, на глазах у команды и половины порта? Сар-Ту точно не будет в восторге. Нет больше рабов и хозяев. Он сообщил ему то, что счёл нужным — и тогда, когда требовалось. Как надо — любимые слова бывшего (между прочим) пирата. Как подобает мужчине, давшему слово чести — какая разница, сколько лет назад? Древний кодекс Минши, позабытый его правителями. — Только один, и ты не увидишь больше ни меня, ни Лиса. Они говорили о чём-то ещё — досточтимый Ар-Эйх и другие? Называли какие-нибудь ти'аргские имена?
Как раз в этот миг гребцы стащили со сходен последний ящик с лекарствами и радостно затрещали, хлопая друг друга по спинам. На твёрдой земле их немного пошатывало. Хаэдранские нищие, расхаживая по порту с высокомерием лордов или вельмож из Минши, поглядывали на них снисходительно.
Сар-Ту гулко кашлянул в кулак — будто камень уронили в колодец — и кивнул.
— Да, Шун-Ди-Сан. Одно имя было, и я запомнил его для тебя. Риарт Каннерти. Мёртвый Риарт Каннерти. Они сказали: я должен следить, чтобы ты держался подальше от его сторонников и друзей. Чтобы гребцы не смели упоминать его — и чтобы в порту, если всё ещё будешь жив, ты не добрался до его знакомых. Наместник Велдакир — друг Светлейшего Совета, сказали они. А этот Каннерти-Го — враг наместника Велдакира, предатель своей присяги. Враг порядка в Обетованном.
Шун-Ди всё-таки сложил руки и поклонился в пояс — как другу. Плащ мешал, но он понадеялся, что капитан и так угадает, сколько в его жесте было почтения и признательности.
— Как и я отныне, Сар-Ту… Но тебя я больше не втяну в это. Обещаю. Едва ли мы встретимся — если только не в Минши.
Сар-Ту моргнул и коснулся чёток — они висели у него на поясе, рядом с кинжалами.
— Прощай, Шун-Ди-Сан. Да хранит тебя милость Прародителя. Тебя и память о твоём отце.
ГЛАВА XIII
Сдавленное бормотание нараспев доносилось из-за двери:
— Аллунуэ. Са'аллунуэ, Индрис, тэ'арви?
Индрис что-то ответила (Уна смутно слышала её мягкое, размеренное мурлыканье), но слов нельзя было разобрать. Плеск воды и ледяные капли, время от времени попадавшие Уне на лицо и забиравшиеся под капюшон плаща, тоже этому не способствовали.
Со вчерашнего вечера, не прекращаясь, лил дождь — шумел, точно морские волны, свирепо вбивался в стены и крыши. Капли стучали по занозистым доскам конюшни, а из желобка хлестал непрерывный поток — желобок был слишком узким, чтобы противостоять такому напору. Долгих ливней никто не ждал, потому что лето выдалось сухим и жарким; но тут небо над Ти'аргом будто решилось вспомнить, что скоро осень, и напиталось чернотой, которая до сих пор не смогла излиться.