–OSIS
Шрифт:
Я застыл перед М. с лопатой в руках и лежащим рядом свёртком. Она взглянула на меня с нескрываемым презрением: оно читалось в её властной позе, в потёртости её джинсов и небрежно упавших на плечо волосах. Каждая клетка М. была пропитана глубоким отвращением к человеку, стоявшему напротив.
Был это я или смеющийся из тряпки мученик?
М. глубоко вздохнула, решившись что-то сказать. С движениями её челюсти ко мне пробиралось входящее в глубину плоти осознание.
Наверняка она уже давно разгадала мой план и молчала, чтобы подловить нужный момент и высмеять мою беспомощность перед лицом иконы. В этом ли была причина её навязчивости в адрес того, кого она называла святым? Они оба вступили в заговор против всего моего существа. Каждый раз, когда меня не было рядом, она прокручивала
Я не мог позволить себе уйти без своего сердца. Не мог позволить М. шептать ему сладкие речи и очаровывать мокрым от предвкушения трапезы языком. Она решила всерьёз распоряжаться моим будущим и вплести в него свои тёмные планы.
Неужели М. думала, что меня будет так легко провести? Она жила со мной все эти годы, принимая меня за беспробудного дурака. Я доверял своё будущее рукам, готовым вот-вот свернуть мне шею. Я планировал совместную жизнь с человеком, выжидающим момент, чтобы выдавить из меня дух. М. хотела избавиться от меня, я читал в её глуповатом лице ярость, перемежающуюся с обидой и непониманием. Кривой рот, окруженный влажными губами, задрожал – я вдруг потерял контроль и рассмеялся. На моих глазах рушилась целая империя, преступный альянс рассыпался под моими ногами и хрустел рассыпающимися в скрежете зубами. Мой смех, смех торжества справедливости, смех порванных уз, проткнул располосованный ремнём живот М… Сквозь одежду я видел на нём метку дьявола.
М. никогда не обращалась за помощью к Господу, её набожность была банным халатом сатаны. Сейчас он, перепачканный фантомными следами крови, содрогался, сползая с обгоревших на солнце плеч.
Сохранившиеся на моих губах следы поцелуев М. пропитались горечью: я целовал владыку тьмы – его ненависть, облаченную в притворную нежность.
Я смотрел на открытый рот М. и видел в нём несвойственное открытым ртам притяжение. Должно быть, я, опирающийся на лопату и хохочущий в полную мощь отравленных табаком связок, выглядел чем-то большим, чем обезумившим чудаком. Видела ли М. булькающую во мне власть? Готова ли была захлебнуться её приторным вкусом?
За спиной что-то грохнуло. Мы обернулись, застав прыгнувший на пол обломок чашки и бегущее перед ним кофейное полотно, пропахшее осевшей по керамическим стенкам горечью. Ловко прошмыгнув под перилами, пузатый чёрно-белый кот, оставивший за собой мокрые следы, скрылся в направлении соседних домов.
Ненавистная чашка лежала передо мной, мёртвая и изуродованная. Проклятье дышало мне в спину: оно подобралось слишком близко. Прыжком преодолело дистанцию, имевшуюся между нами в то время, когда я держал в руках целостность холодной керамической ручки. Мне некуда было бежать. Лопата перестала казаться оружием – я смотрел на неё через смиренное отчаяние.
Каждая минута промедления приближала меня к гибели. Я рисковал растечься по земле подобно кофейному пятну.
– Я же просила тебя убрать за собой!
М. хотела, чтобы на месте чашки был я. Она больше не была моим союзником. Она никогда не была на моей стороне, окончательно и бесповоротно признав власть творящего хаос свёртка. Их тандем нёс потери. На моих глазах он лишился своего совершенства. Кто-то лишается – кто-то приобретает. Я почувствовал прилившую к телу силу. Проклятие было разрушено. Чашка взяла его на себя, разрушив страшные планы своих союзников.
На моей стороне был только кот. Его следы начали медленно высыхать в потоках горячего воздуха.
Бог отвернулся, прикрыв глаза, – я посмотрел
Я сделал несколько шагов в сторону М. и занёс лопату над головой.
Мне не о чем было жалеть.
Глазами незрячего
Мягкость подушки пленила разморенное сном тело. С каждым шагом солнца конечности всё больше тяжелели: могло показаться, что пальцы налились предвкушением наступающего дня и раздулись ожиданиями, повисшими на его позвоночнике. Хрупкость недель, месяцев и годов убеждала в несостоятельности планов ближайших часов.
Голоса птиц – свидетели пробуждающегося рассвета – не позволяли отложить встречу нового дня. Протянув руки пустоте, Д. заставил себя сесть в невесомости смявшегося одеяла. Плечи захолодило пробежавшимся по комнате сквозняком, Д. поморщился, нащупывая пальцами ног пушистые тапки. Просевший мех скрипнул, оказавшись прижатым влажными ступнями.
От потягиваний кольнуло в боку, от голода – затянуло в желудке.
Лёгкость в голове поприветствовала выпрямившееся тело, хрустнувшая спина капризом отозвалась на пробный шаг. Организм, не пытаясь ничего скрыть, разваливался на части, не имеющие ничего общего с их первородными качествами.
Скользнув пальцами по шершавым стенам, Д. поднялся на порог пахнущей сыростью ванной. В компактности стиральной машины и пластикового таза с грязной одеждой притаилась зубная щётка и мыло.
В кране зашипела вода и, разбившись о поверхность раковины, оставила на руках Д. надутые капли. Лицо освежило прохладой, брови и ресницы дёрнулись под пальцами, склонившись к влажным щекам. Шею защекотало спустившимися на плечи волосами, колючая паутина всегда приносила ворох ненужных проблем. Избавиться от «бесноватой мочалки», как называл их Д., не хватало времени: то накатившая сонливость, то шум ночного города без стеснения срывали планы. Подсознательно всё давно было решено: волосам навсегда суждено покрывать пульсирующую голову.
Доверившись прохладе воды, Д. как никогда ясно ощутил, как тёплая кровь обтекает голову – ему казалось, что метры пронизывающих кивающего болванчика сосудов выступили на поверхность, бесстыдно обнажив наготу. Наверняка где-то рядом бегал паук и наблюдал за глупостью обезумевшего двуногого.
Рассыпающаяся в руке мочалка, невнятно пахнущее мыло, стесняющая кожу одежда, цепляющаяся за волоски, преобразили едва переставляющее ноги существо в социальный элемент, готовый пошевелить шестерёнками во благо общества.
Д. толкнул холодную подъездную дверь и почувствовал, как нос обдало запахом мороза и чужого парфюма: коротко кивнув соседу в молчаливом приветствии, он услышал шорох соприкоснувшихся пуховиков. «Кому понадобилось выйти из дома в такую рань?» – подумал Д., спустившись по скользкой лестнице. Послевкусие случайной встречи грозилось испортить едва начавшийся день. Он катал его на языке и притирал к щекам, надеясь выпустить наружу налипший комок.
Поймав лицом несколько особо крупных снежинок, Д. подумал, что за ночь, должно быть, выпало приличное количество снега – расчищенные дорожки молчали, а полосатые бордюры скрывали истинные намерения природы. Щёки щипало порывами ветра, а пересохшие губы трескались, растягиваясь в глупой улыбке. Как бы он сейчас выглядел со стороны? Казалось, что каждый прохожий мог прочитать крутящиеся в растрёпанной голове мысли – в ответ своим предостережениям Д. гнал их прочь, взмахивая рукой. Вслушиваясь в незаметно приблизившиеся шаги, он ощущал подбирающуюся тревогу: чудовище дрожью ползло по пружинящим ногам и норовило забраться под куртку. Стоило Д. отпустить над собой контроль, как мысли, ощутив с его стороны послабление, вернули утерянную власть – дышащий ему в спину человек наверняка посчитал его сумасшедшим или вовсе оскорбился, сочтя несправедливым подобные подозрения. Д. был бессовестно обнажён и открыт взглядам незнакомцев. Он лежал на плоской тарелке, катался по ней выпяченным животом, впуская в глубокий пупок оставшиеся после чужой трапезы крошки. Ему оставалось лишь под хохот и болтовню уклоняться от тычущих в него вилок.