Оскар: неофициальная история премии
Шрифт:
Наступившие 1920-е годы, несомненно, являются одним из самых ярких, неоднозначных и драматичных периодов в развитии киноискусства США. Не случайно их с некоторой ноткой ностальгии называют “ревущими двадцатыми”. Это была эпоха расцвета таких титанов кинематографа, как Чарли Чаплин и Мак Сеннет, Бастер Китон и Гарольд Ллойд. В Голливуде работали крупнейшие европейские художники – Мурнау, Штрогейм, Любич. Начались творческие карьеры Фрэнка Капры, Говарда Хоукса, Кинга Видора, Уильяма Уайлера. Голливуд чуть ли не обожествил Дугласа Фэрбенкса, Мэри Пикфорд, Рудольфа Валентино, Глорию Свэнсон и многих-многих других “небожителей”. Параллельно происходила революция в сфере технологи и кинопроизводства. Но не столько появление множества новых громких имен, сколько оформление в очень серьезную силу целой когорты художников, способных отстаивать свою точку зрения на искусство перед лицом невежественных заправил Голливуда, следует отмечать в первую очередь. Главное, что именно им последующие поколения американских режиссеров обязаны своей относительной
“Ревущие двадцатые”, подобно любым другим эпохам в истории американского кино, имели и свою темную сторону. Многое сказано о гигантской власти, которой обладал Голливуд в те годы. Кинематограф становился бизнесом со всеми его жесткими правилами и нацеленностью на коммерческий результат. Так, к коммерчески успешным мастерам, не просто пару сезонов диктовавшим моду, а задававшим тон в течение нескольких десятилетий, следует отнести таких уважаемых во всем мире режиссеров как Сесиль Блаунт Де Милль, Фред Нибло, Рауль Уолш, Генри Кинг, Фрэнк Борзедж и других сторонников “жесткого курса”.
Наличие и развитие двух этих принципиально противоположных подходов к кино и определило в конечном итоге ту самую золотую середину, которая позволила Голливуду преодолевать самые серьезные кризисы в своей истории.
Гораздо реже сегодня вспоминают о фактах, дестабилизировавших порядок в киноимперии. Пресса 1920-х часто привлекала внимание публики к шумным скандалам: пьяным оргиям звезд, смерти от наркотиков гриффитовского актера Уоллеса Райда, к следствию по делу об убийстве танцовщицы, к которому оказался причастен знаменитый комик Роско Арбэкл (что стоило ему карьеры), а также к бесконечным сексуальным похождениям знаменитостей, не сумевших умерить прыть в условиях наступившей Великой депрессии. Как и ожидалось, на Голливуд повели наступление религиозные организации. Пуритански настроенную публику смущали также размеры постоянно растущих гонораров, кричащая роскошь, окружавшая звезд, и, что характерно для Америки, наличие самых разнообразных льгот и протекционистских тарифов, которыми усердно пользовались представители кинобизнеса.
Тревожной была атмосфера и в отношениях между руководством студий и профсоюзами. Особо драматичной стала борьба больших боссов с профсоюзом вспомогательного персонала, которая продолжалась более десяти лет и закончилась победой профсоюза. Режим, опиравшийся на диктатуру шефов студий и продюсеров, достаточно долго демонстрировал свою неспособность к перестройке. Вынужденные уступки, сделанные “Большой пятеркой” (“Paramount”, “Fox”, “Metro-Goldwyn-Mayer”, “Warner Brothers”, RKO), перекрывались упорством “Малой тройки”: “Universal”, “Columbia” и “United Artists”.
Лишь в конце 1926 года был выработан коллективный договор, вошедший в историю как Генеральное межстудийное соглашение. Его подписали все ведущие студии и пять крупнейших профсоюзов. Однако подписали, и только. Ожидаемой стабилизации не произошло, да и сама договоренность носила лишь общий характер. Все более очевидной становилась необходимость создания нового института, который поставил бы своей целью нейтрализацию социальных и профессиональных конфликтов.
В 1922 году киномагнаты нежданно-негаданно столкнулись с новой проблемой – жестким бойкотом их “аморальной продукции”. В борьбу с Голливудом включились новые силы – Лига морали и Легион благочестия. Они представляли собой едва ли не самые влиятельные в Америке общественные организации, насчитывавшие миллионы активистов, разбросанных по всей стране. Но и без них все громче и громче слышались голоса, требовавшие введения жесткой государственной цензуры. Не на шутку испуганные голливудские боссы в спешном порядке предприняли ответную контратаку, учредив Ассоциацию кинопродюсеров и кинопрокатчиков. Главной надеждой на успешное разрешение конфликта стал дипломатический ход кинобизнесменов в виде приглашения на пост директора новой организации удивительной личности – Уилла (Уильяма) Хейса. Этот суровый пуританин, один из лидеров республиканской партии, неожиданно отказался от своего поста министра почты и телеграфа в правительстве Уоррена Гардинга – правда, лишь после того, как Голливуд предложил ему жалованье, превышавшее сто тысяч долларов в год. Первым результатом этого назначения стало открытие в Нью-Йорке знаменитого Бюро Хейса, просуществовавшего долгих 23 года (1922–1946).
Для отвода глаз решения Бюро носили не законодательный, а лишь рекомендательный характер. Однако доступ практически любого фильма на экраны был возможен только после получения его разрешения. Ну а сам Хейс стал никем иным, как главным цензором Голливуда. Официальное утверждение, что в США отсутствует цензура, чуть ли не ежедневно опровергалось ее реальным наличием. Положение Хейса укреплялось день ото дня и с помошью перестраховки, о которой предусмотрительно позаботились банки, делегировавшие на подчиненные им киностудии особых уполномоченных – супервайзеров, взявшихся контролировать важнейшие стадии кинопроцесса. На первых порах им была жизненно необходима генеральная линия, затем потребовалась целая идеология, поэтому Хейс мгновенно стал духовным гуру новоявленных надзирателей. Зашатались кресла даже под продюсерами, не говоря уже о большинстве режиссеров, превращенных на долгое время в послушных ремесленников. Эта эпоха вошла в историю кино как время “Кодекса морали Хейса”, создатель которого взялся изменить лицо американского кинематографа в соответствии со своими
Эпоха раздробленности
Мы уже хорошо знаем, что любая победа в Голливуде приближает временно одержавшего верх участника гонки к пропасти, и в самом скором времени о’счастливчику предстоят лихорадочные поиски спасения. Именно так разворачивался в Голливуде процесс стандартизации выпускаемой продукции.
Действительно, подгонка художественного материала под определенную схему была необходима предпринимателям, рассматривающим киноискусство исключительно как вид бизнеса. Такая позиция позволяла им смотреть вперед, калькулировать будущие барыши, определять нужное время для выпуска на экраны того или иного фильма. Но только вот какая из всего этого вышла незадача: бухгалтерские счеты в руках, как выяснилось, далеко не самый лучший способ измерения возможностей творчества. Подсчитав и предусмотрев, казалось бы, практически все, финансисты забыли принять во внимание теории относительности и вероятности, а также не могли допустить и мысли о том, что искусство связано с непривычным, зашифрованным, мучительным и что создаются многие произведения искусства за счет хаотических исканий впотьмах и огромной степени риска.
В результате вечная конкурентка Европа не преминула нанести Голливуду болезненный укол. Во Франции, Германии и Швеции появились фильмы, созданные свободными художниками, глубоко чувствовавшими и смело использовавшими в своем творчестве особую специфику кино. Подспорьем тому стал выход в свет нескольких фундаментальных трудов в области теории киноискусства, киноязыка и киноэстетики. Труды Луи Деллюка, Белы Балаша, Риччотто Канудо, Рене Клера и многих других оживили смелые поиски и эксперименты мастеров Старого Света. Не остались в стороне и советские кинематографисты, поразившие Америку не меньше, а может быть, даже больше других европейцев. Во всяком случае, один только “Броненосец „Потемкин“” (1925) наделал в Америке столько шума, что и сравнить-то не с чем, а приемы монтажа, использованные Эйзенштейном, Дзигой Вертовым, Пудовкиным, Довженко и другими советскими мастерами, получили от восхищенной Америки определение “русский монтаж”. Теоретические работы Эйзенштейна и Пудовкина были переведены на английский язык, став настольными книгами новых поколений американских кинематографистов. Не будет преувеличением утверждать, что они до сих детально изучаются. К сожалению, советские фильмы из-за напряженных отношений двух стран во второй половине 1920-х годов широкого распространения в США не получили, да и показывались несколько позже, в 1930-е, поэтому главную опасность для Голливуда несли в себе фильмы Германии и Швеции.
С течением времени американские зрители стали особо привечать картины немцев Эрнста Любича (“Мадам Дюбарри”, 1919) и Фридриха Вильгельма Мурнау (“Носферату – симфония ужаса”, 1922), а также шведов Виктора Шестрема (“Возница”, 1920) и Морица Стиллера (“Сага о Йосте Берлинге”, 1924). В еще большей степени публика наслаждалась виртуозным стилем игры актеров-чужестранцев: Конрада Фейдта, Эмиля Яннингса, Полы Негри, Греты Гарбо и других ярких представителей шведско-германской экспансии. Учитывая усиливающиеся день ото дня проевропейские настроения, Голливуд, как всегда, решил выйти из опасной ситуации с наибольшей для себя выгодой. Уже в первой половине 1920-х большие студии стали заманивать в Америку чуть ли не всех европейских звезд. Из числа наиболее талантливых, разумеется. На новом месте ошарашенных размахом кинопроизводства иностранцев ожидали огромные гонорары и долгосрочные контракты.
Помимо актеров и режиссеров Голливуд наложил лапу и на представителей других профессий ведущих европейских кинематографий. Все это способствовало резкому повышению художественного уровня и скачку в росте американского кино, продолжавшего, как ни парадоксально, оставаться крепко зажатым в тисках старой рецептуры. Несмотря на все новые веяния, от “Кодекса Хейса” никто отказываться не собирался, так как европейский прорыв принес не только дивиденды, но и ряд крупных провалов.
Но только ситуация стабилизировалась, как вдруг, подобно грому среди ясного неба, голливудский фильм заговорил. В 1927 году Америка стала свидетельницей рождения звукового кинематографа. Чтобы соблюсти точность, отметим, что его разработчики добились успехов значительно раньше, однако патенты на запись и воспроизведение звука на корню скупались кинокомпаниями, тут же отправлявшими их под сукно. Целиком и полностью занятые проблемой выживания в борьбе с конкурентами, крупнейшие киностудии не располагали лишними средствами на оснащение кинотеатров звукотехникой. Тем не менее, время от времени на американских экранах все-таки всплывали музыкальные фильмы, воспринимавшиеся киноаудиторией исключительно как случайность. С другой стороны, кинобизнесмены не могли не заметить, что “Дон Жуан” (1926), один из первых музыкальных фильмов, снятый дышащей на ладан студией “Warner Brothers”, пользовался успехом у зрителей и принес ощутимую прибыль. Но пока они прислушивались к мнению скептиков, посчитавших это чистой случайностью, “Певец джаза” (тех же “Warner Brothers”) осуществил в 1927 году настоящий прорыв, потому что герой этого фильма не только пел, но и говорил, а сама лента сопровождалась музыкой и различными шумами.