Оскар за убойную роль
Шрифт:
– С чего ты взяла, что не сложилась? – усмехнулся Ходасевич.
– Если б сложилась, ты, при твоих способностях, был бы сейчас премьер-министром… Ну, что – за ужин платишь?
– А как же иначе? – пожал плечами он.
– По нынешней жизни бывает всякое, – усмехнулась она. – Берегись, я тебя разорю. – Но подошедшей официантке заказала только суси-ассорти и бутылочку сакэ.
Ходасевич заказал то же для себя, но присовокупил к суси суп мисо и жаренные в кляре кольца кальмара.
– Помнишь наш любимый японский ресторанчик в Брюсселе? – спросила она с вдруг повлажневшими
– Почему в Москве нынче, – вроде бы в сторону задал риторический вопрос Ходасевич, – о делах норовят говорить, еще когда закуску не принесли?
– И жить торопятся, и чувствовать спешат.
– Я сегодня никуда не спешу.
– Я тоже.
И они обменялись многозначительными взглядами.
Официантка-кореянка, одетая в подобие японского кимоно, прервала их тет-а-тет, с восточной почтительностью расставив на столе кушанья.
– Ну, о делах так о делах, – вздохнул Ходасевич. – Сразу скажу: служба к моему делу ни малейшего отношения не имеет.
– А кто имеет?
– Моя падчерица.
– Танюшка? Как она?
– Уже совсем взрослая. Окончила университет. Работает.
– Боже мой! Вот время-то летит. Помнишь, Валерочка, как Пушкин писал: «Мы с тобой станем старые хрычи, а жены наши старые хрычовки…» Ладно, давай выпьем. За тебя и за твою семью.
И они чокнулись теплым сакэ.
– Так что тебя интересует? – продолжила Лена.
– Ты ведь в «Курьере» работаешь? Заместителем главного редактора?
– Разведка у нас работает четко, – засмеялась она. – Но не совсем. Я – первый заместитель главного редактора.
– Тем более. Скажи мне, Леночка: когда и при каких обстоятельствах у вас в редакции появился материал о депутате Брячихине?
– Вот и ты туда же, – усмехнулась она. – Целый день меня этим вопросом мучают.
– А кто еще?
– О-о, многие. Сам депутат. Обещал нас всех взорвать и кастрировать. Люди из его избирательного штаба звонили, из рекламного агентства… Из Центризбиркома… Многие… Ты-то, Валера, к этой истории каким боком причастен?
– Эту бумагу, «объективку» на Брячихина, украли. Из сейфа, который стоит в кабинете моей падчерицы. Танюшка работает в том самом рекламном агентстве, которое представляло интересы Брячихина.
– О-о! Сочувствую. Бедная девушка.
– Итак: каким образом этот документ появился у вас?
– Его передал в редакцию наш источник.
– Кто?
– Ты же знаешь, Валера: журналисты такого рода информацию не выдают. Только по решению суда.
– Даже когда тебя спрашиваю я?
– Тем более когда меня спрашиваешь ты.
– Ну, ладно. Проедем. А вот когда у вас в редакции возник этот документ, сказать можешь?
– Могу. Позавчера. То есть в понедельник.
– И вы сразу поставили его в печать? Без проверки?
– Ну, во-первых, это не первая информация, которую сливает нам тот же самый источник. – Журналистка пожала плечами. – Мы воспользовались его услугами уже в седьмой или восьмой раз. И всегда все было чисто – комар носу не подточит. Ни малейшей перспективы судебного иска. Мы этому источнику доверяем.
– Что, человек в погонах?
– Нет. Он не имеет никакого отношения ни к правительству, ни к спецслужбам, ни к большому бизнесу. Просто частное лицо.
– Хорошо. Поехали дальше. Итак, в понедельник вы получили этот документ. Подлинник?
– Наш корреспондент видел его в подлиннике. И ему разрешили сделать с него ксерокопию.
– А что было потом?
– Мы сразу поняли, что это – бомба. Решили все-таки подстраховаться. Позвонили в штаб Прокудину. Это кандидат, играющий против Брячихина…
– Я знаю.
– Наша газета хоть и независимая, но на этих выборах мы выступаем за Прокудина… И там нам подтвердили, что такая «объективка» на Брячихина, скорей всего, по их разведданным, в природе существует. А потом наш корреспондент обратился к психологу, составлявшему этот документ. Добился с ним личной встречи. И хоть тот категорически все отрицал, по его излишне бурной реакции наш корр понял: эта бумага – подлинная. Тогда мы и решили печатать и поставили материал в ближайший номер. Сегодняшний.
Валерий Петрович покачал головой.
– Ну, я тебя удовлетворила? – усмехнулась корреспондентша.
– Не совсем, конечно. Но в общих чертах дело проясняется. Спасибо.
– Ну, вот видишь, – рассмеялась журналистка, – как хорошо, когда о делах говоришь в начале обеда. Еще куча времени остается на то, чтобы повспоминать былое.
Она подозвала официантку и заказала себе еще одну бутылочку сакэ. Первую она уже как-то незаметно выпила.
– Можно о романтическом поговорить, – продолжила она. – Помнишь, Валерочка, как мы с тобой вдвоем в Амстердам махнули?
– Помню, Леночка. Я все про нас с тобой помню.
– По-моему, твое начальство даже не заметило твоего отсутствия.
– Не знаю.
– Мой главный редактор так точно не заметил. Хорошее было время…
– Хорошее.
– Вот скажи мне, Валера: почему…
Она вдруг остановилась на полуфразе.
– Что – почему?
– Я уехала в Москву. А ты остался в Брюсселе. И ты мне ни разу не написал. И не позвонил. Почему?
– Так получилось, Лена, – нахмурился полковник. – Не надо ворошить прошлое.
– А что нам с тобой еще ворошить? – горько усмехнулась журналистка.
– Настоящее. Как у тебя дальше все сложилось? Я имею в виду личное?
– Никак, – горько усмехнулась она. – Два мужа было. Я их повыгоняла. Жаль, ни один из них мне ребеночка так и не сделал.
– А сейчас ты одна?
Она дернула носиком.
– Так, заходят всякие… Слушай, Валерка, а давай мы с тобой сегодня напьемся, а? Так, чтобы чертям тошно стало?
…В конце концов, когда стрелка часов уже подползала к трем часам ночи, Валерий Петрович доставил Леночку в ее квартиру на Преображенской площади. Она уже была настолько хороша, что в лифте оползала на плечо Ходасевича. Он привел Лену в ее же одинокую прокуренную квартиру. Леночка скинула туфли и упала ничком на тахту прямо в костюме. Полковник аккуратно прикрыл ее пледом. Она закрыла глаза и прошептала: