Осколки ледяной души
Шрифт:
— Здравствуйте. — Шурочка улыбнулась молодой женщине в черном кружевном платочке. — Вы меня не помните?
Та напрягла зрение и память и несколько томительных мгновений таращилась на Шитину, потом отрицательно качнула головой.
— Я подруга Тани Верещагиной — Александра, — И протянула ладошку лодочкой недоумевающей женщине. — Мы с вами как-то столкнулись во дворе.
— Ах, да… Может быть… — Женщина скорбно улыбнулась, так и не вспомнив. — Что-то не видно ее. Как у нее дела?
— Вы знаете, плохо! Очень плохо! Я могу войти? — И не дождавшись разрешения, Шура шагнула в распахнутую
В комнату ее не пустили, демонстративно преградив проход, пришлось любопытничать через дверь гостиной.
Квартира овдовевшей генеральши поражала обилием бордового бархата, накрахмаленных кружевных салфеток, укрывавших каждый клочок горизонтальной плоскости, и фарфоровых безделушек. Сильно пахло нафталином, старостью и запустением.
Она поежилась от неприятного ощущения и приступила к допросу.
— Я, собственно, пришла поговорить с вами о вашей родственнице. — Уточнять степень родства Шурочке было некогда, приходилось пробираться в потемках, наугад.
— Да? А что такое? — Родственница сразу насторожилась.
— Понимаете, с Татьяной Верещагиной недавно приключилась почти такая же беда, что и с вашей…
— Тетей, — подсказала женщина. — Что за беда?
— На светофоре на нее едва не наехала машина! — Шитина мысленно попросила прощения у Тани и даже пальцы за спиной скрестила. — Особого вреда не причинила, но Таня упала и сильно ударилась головой. А потом вдруг послала меня к вам спросить, что за машина сбила тогда вашу тетю. Говорит, вдруг это один и тот же злоумышленник? Вы случайно не знаете, что это была за машина? Я про ту, что…
— Я поняла! Ох ты господи! — запричитала племянница, тут же обессиленно привалилась к стене и сокрушенно замотала головой, прикрывая рот кончиком черного платка. — Да что же это, а?! Как же!!! Кто же так на них взъелся-то и за что?! Тетя Соня, помнится, звонила мне и что-то говорила за пару дней до того, как умереть…
— О чем она говорила? — Что-то подобное Степа вкратце рассказывал, но уточнить все же стоило, а ну как всплывут еще какие-нибудь подробности.
— Будто бы они с Таней что-то видели… Нет, не что-то, а кого-то вроде… И теперь их преследуют. Замок ей якобы поцарапали. Мы еще с Тошей списали все это на старческую паранойю. А если теперь и Таня!.. Это же все меняет, господи!
— Так что там с машиной? — вежливо откашлявшись, повторила свой вопрос Шитина, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. — Никто не видел?
— А?! — Женщина уставила на нее непонимающий мятущийся взгляд. — Машина? Какая машина?
Твою мать, а! По башке ей, что ли, стукнуть, чтобы соображала резче! Сколько же можно стену подпирать и ахать?! Насколько сообразительным оказался предыдущий парень, настолько бестолковой и несобранной племянница покойной генеральши.
— Машина, которая сбила на светофоре вашу тетю, — медленно, чтобы не сорваться на крик, проговорила Шурочка. — Марку, номера, цвет… Так уж никто и ничего не видел? Наверняка милиция опрашивала свидетелей. Что-то же было!
— Ничего не было, — сокрушенно вздохнула племянница. — Никакого следствия. Сочли ее виноватой и успокоились. А какие свидетели на светофорной толкучке? Случайные же люди. Где их можно отловить в таком городе?! Бессмысленно все.
— А
— Это?! Произошло?! — очевидно, это было излюбленным занятием женщины: возвращать раз за разом вопросы, задаваемые ей. — Это произошло на светофоре возле кинотеатра «Светоч». Там угол такой опасный, знаете…
— Знаю! — сразу обрадовалась Шурочка.
Угол кинотеатра «Светоч» она знала превосходно. Там протусовалась почти три года в студенчестве. Там встретилась с Генкой. Там иногда искала его в минуты отчаяния. Место было знакомым, одним словом, как, впрочем, для многих в этом городе. И там — на этом облюбованном молодежью углу — стояли три торговых павильона.
Три! Целых три! А это целых шесть пар глаз, которые ну ни за что не могли пропустить такого происшествия.
Старушку, божьего одуванчика, сбили прямо у них под носом! Что делается! Ах-ах, да кто же посмел?! А вон, вон, смотрите, улепетывает. Ух, гад! Даже не остановился!
Уж кто-то из трех продавцов, хоть одним глазком… Нет, хоть краешком глаза мог видеть, что это за тачка такая была. А будет тачка, будет и водитель. Будет водитель, будет и мотив.
Вот откуда танцевать нужно.
Шитина наскоро простилась с племянницей покойной генеральши и поспешила на улицу.
Ее ярко-красная красавица скучала на стоянке в одиночестве. Ан нет. Проглядела. С другого, не видимого от подъезда боку к ней приткнулся какой-то «американец» с длинной хищной мордой. Такой же забрызганный грязью, что и «москвичонок». Забрызганный до такой степени, что не видно было ни названия, ни номеров, да и цвет определялся с трудом. Что-то грязно-серое, безликое.
Шурочка брезгливо покосилась на грязнулю и нырнула на свое сиденье. Меньше чем через минуту она уже выруливала со двора, взяв курс на кинотеатр «Светоч».
Была бы она внимательнее да не переживала бы из-за того, что рабочий день, кажется, на сегодня загублен окончательно и бесповоротно, непременно обратила бы внимание на то, как следом за ней с дворовой стоянки медленно тронулась забрызганная грязью иномарка.
Как бы знать…
Глава 15
Кирилл очень внимательно рассматривал себя в зеркале, что висело в родительской квартире в прихожей слева от входной двери. Оно висело там ровно столько, сколько он себя помнил.
Огромное, овальное зеркало в дорогой резной дубовой оправе. Оно никогда не снималось с этой стены. Никогда под ним не переклеивались обои. И никому даже в голову не приходило взять и поменять его на какое-нибудь другое, новое, обнесенное дизайнерским искусством до легкости хай-тек.
«Оно висело, висит и будет висеть», — любила повторять его мать. Отец никогда не спорил. Кириллу было все равно. Да он его тоже по-своему любил. В нем — в этом зеркале — нашло отражение его детство с коньками через плечо, карамелькой за щекой и шишками на лбу. Проскакала шальная юность с первыми прыщами, длинной челкой и синяками на шее от неосторожных поцелуев неопытных подруг. Теперь вот наседала на пятки зрелость с надуманной мудростью в глазах и первой сединой. А он по-прежнему…