Осколок солнца
Шрифт:
– Скажете тоже!
– Она спряталась за спину подруги.
Другая - Нюра, или Нюрочка, как льстиво обращался к ней Кучинский, - была молчалива, иногда смеялась над шутками студенту, но, видно, по привычке или из вежливости.
Вадим этого не заметил. Обе девицы казались ему одинаковыми даже по характеру.
А Кучинский славно попал в родную стихию, держался развязно и независимо.
– Не боги горшки обжигают. У меня была одна знакомая девочка. И что же вы Думаете? Колоратура открылась! Поучилась немножко, и сразу в Большой театр.
Из ворот вышел Бабкин и подозрительно
Лида подозвала Тимофея и спросила, что это за девушки.
– Да так, - отмахнулся тот.
– В аккумуляторной работают.
А Жорка щелкал аппаратом и разглагольствовал:
– Получитесь в натуральных цветах. Пришлю фото - несите прямо хоть в Третьяковскую галерею. Картиночка!
– А цветочки на платье выйдут?
– кокетливо спросила Маруся.
– Спрашиваете! Не только цветочки, даже ягодки!
– И, притопывая на ходу, запел: - "Про меня все люди скажут, сердцем чист и неспесив. Или я в масштабах ва-а-ших недостаточно красив".
Он поднял фотоаппарат, прищурился и указал на скамейку:
– Сюда, сюда, девочки, на солнышко... Сделайте умное лицо.
Подруги рассмеялись. "Еще бы! Услышали привычную остроту. Веселый мальчик Жора Кучинский, с ним приятно провести время, - подумал Вадим.
– Сейчас щелкнет и скажет: "Спасибо, испортил"... Опять девицы захихикают. Остроумный мальчик Жора Кучинский".
А тот чувствовал себя любимцем общества. Девочки смеялись, видно было довольны, а Маруся, та просто с восхищением смотрела на симпатичного "мальчика": какой он ловкий и умный!
Из громкоговорителя послышалась музыка вальса, Маруся закружилась на зеркальном поле. Видно, не смогла удержаться и пошла танцевать. А почему бы и нет? Чудесный лень, молодость, веселые друзья, а впереди еще много таких дней.
Кучинский с видом знатока следил за девушкой, и когда она, смутившись, подбежала к подруге, зааплодировал.
– Красота! Вот это я понимаю... Ну и девочка! Прямо Уланова!
Лида переглянулась с Вадимом. Он прочел в ее глазах гнев и растерянность. Мелочь. Кто же не сравнивал в шутку своих друзей с настоящими талантами!
Сейчас в устах Жоры Кучинского каждое слово как бы подчеркивало тупость и нелепость подобных аналогий. "Если бы записать Жоркину речь, - представил себе Вадим, прислушиваясь к его развязной болтовне, - а потом жирным красным карандашом подчеркнуть все пошлые словечки, глупые остроты, сравнения, то, пожалуй, глядя на этот мусор, сделается стыдно и самому. Ведь мы к нему привыкли, не замечаем".
– Жора, почему вы сами не снимаетесь?
– спрашивает Маруся.
– Поучите меня, я сниму.
– Синьорита, невозможно, - кривляется он, кланяясь и размахивая шляпой у самой земли.
– От моей физиономии пленка треснет.
– Жора, который час?
– Клянусь аллахом, не знаю. Часы забыл дома на рояле...
Опять смех, по привычке.
– Девочки, составим живописную группу, - распоряжается Кучинский, усаживая их на скамью.
– Черноглазая,
И Вадиму, и Тимофею, и Лиде было ясно, что в своей студенческой компании, где любая девушка, даже не обладающая острым язычком, может сразу осадить Жорку, он воздержался бы от подобной болтовни. Но здесь совсем другое. Жорка понимает, что перед этими девушками он может резвиться как хочет. Не стоит труда искать свежие остроты. Он и так неотразим.
– "Никто в нашем крае Маруси не знает", - напевал он сладким голоском. Вы на меня не сердитесь? Скушайте конфетку... Потанцуйте еще... Раз, два, начали! Два притопа, три прихлопа... Спой, светик, не стыдись... Ну прямо Любовь Орлова!
– Скажете тоже...
– Потом поблагодарите. У меня опытный глаз.
– Кучинский оглянулся на беседку и, выщелкивая подошвами чечетку, запел: - "Ни о чем меня не спрашивай, не выпытывай... ничего..." Замрите, снимаю.
Девушки застыли в напряженных позах. Кучинский нажал кнопку и взглянул на счетчик кадров.
– Ах я рассеянный с улицы Бассейной! Пленка кончилась. Пока! До скорого! и скрылся за углом главного здания.
Девушки наклонились друг к другу, стали шептаться, изредка поглядывая на гостей в беседке.
– Ваше мнение, наблюдатели?
– спросил негромко Вадим.
Бабкин безапелляционно заявил:
– Девчонки, конечно, пустые. А Жорку переделать невозможно. Да и что ты от него хочешь?
– Значит, тебе все равно? Пусть эти девушки, наверное никогда не видавшие московских студентов, будут считать Жорку образцом культуры и судить по нему о всех наших ребятах. Так?
Бабкин замахал на него руками. Жесткий комок застрял в горле, невозможно вымолвить слова. Высокое звание студента-заочника далось ему не легко. Он был на экзаменах в институте, где все казалось диковинным и чудесным, встречался с учеными. Люди, известные всему миру, проходили по коридору обыкновенными мелкими или размашистыми, крупными шагами. Бабкин долго смотрел им вслед и гордился тем, что уже давно хорошо знал их по книгам и журналам. А ребята? Нет, как можно допустить, чтобы о студентах судили по поведению Жорки Кучинского! Хотелось сейчас же подойти к этим девушкам и сказать, что таких, как Жорка, в Москве совсем немного и что ему, Тимофею Бабкину, технику и студенту-заочнику, стыдно за своего товарища... Не поймут глупые девчонки, и не найдется у Тимофея слов таких, чтобы высмеять Кучинского, показать, насколько он ограничен и как плоски его шуточки. Димка, конечно, прав, но уж очень не хочется связываться с Кучинским.
– Итак, Лидочка, у вас появились две подруги, - вздохнув, сказал Вадим. А нам с Тимкой не повезло: один товарищ, да и тот Жорка. Теперь я понимаю, что значит пустыня.
Лида подняла полные руки и небрежно поправила на затылке пучок.
– Подруг я сама выбираю.
– По какому принципу?
– На это трудно ответить. Но во всяком случае необходима общность интересов.
– Вы думаете, что в данном случае они разные?
– спросил Вадим, вглядываясь в лицо Лиды.
– Не обижайте меня, Вадим. Я же не сравниваю вас с Кучинским.