Оскомина
Шрифт:
Впрочем, эту игру я вскоре бросил, поскольку, будучи замурованным, не смог бы в воскресенье принимать гостей и получать от них положенные по случаю моего дня подарки.
Обмишурился
Дед приучал меня также и к точности, не упуская случая меня на этот счет проверить, а то и подкузьмить, если у меня шатался молочный зуб, как он говорил, и я не внушал ему уверенности в твердом знании фактов. «Судя по всему, математик из тебя никакой и ты у нас в будущем – вечный гуманитарный недоросль, поэтому научись хотя бы запоминать имена и даты», –
Но особенно дед мучил меня двумя датами – образования СССР и создания Красной Армии, в которых я отчаянно путался и называл дату образования вместо создания.
– М-м-м! – Дед ужасался моей оплошности и что-то мычал, прижимая к щеке ладонь, словно у него – в отличие от моих шатавшихся молочных – болели коренные зубы.
Я тотчас пытался исправиться, чтобы не причинять деду такие страдания, и менял местами создание и образование, но деду и тут приходилось меня поправить:
– Двадцать третье февраля, мой дорогой, появилось позже, а изначально днем создания Красной Армии считалось двадцать восьмое января, день соответствующего декрета Совнаркома. – Глубокий вздох деда означал мою полную безнадежность по части точности, и, чтобы не дать мне вовсе утонуть и захлебнуться, дед из жалости бросал соломинку: – Ну а свой день рождения-то ты помнишь?
Об этом он спросил меня и в тот понедельник, на что я уверенно ответил:
– Воскресенье!
Дед снова схватился за щеку и замычал. И тут я понял, что опять обмишурился и не смог точно назвать даже свой день рождения.
Вообще-то он приходился на пятницу, десятое июля 1931 года, мой день. Но праздновать решили в воскресенье, поскольку в пятницу трудно собрать гостей, все заняты и постараются под благовидными предлогами отказаться. К тому же матери пришлось бы брать дополнительный выходной, чтобы проследить, как наша домработница Роза (между собой мы ее звали Розамундой) накроет на стол.
Вернее, даже не на один стол, а на три стола: один для детей, другой для приглашенных взрослых, а третий для всей нашей родни.
Если не проследишь, она наверняка что-нибудь напутает, достанет из буфета не те бокалы, вденет в кольца не те салфетки. К тому же замечено, что она украдкой допивает из рюмок. А дадут ли дополнительный выходной, еще неизвестно, поскольку предприятие режимное, план по шитью парашютов им недавно удвоили и – при ответственной должности матери – заменить ее некем.
Вот и решили перенести, но мне это воскресенье так втемяшилось в голову, что я и забыл, когда на самом деле родился, и тем самым огорчил деда, которому пришлось – себе же в утешение – сказать:
– Впрочем, что наши дни рождения! Так… события для семейного круга. Для всей же страны имеют значение два дня рождения – товарища Сталина и товарища Шикльгрубера. Знаешь такого?
– Знаю, – ответил я, упрямствуя оттого, что на самом деле ничего подобного не знал.
Дед, заметив мою слабину, схитрил:
– Ну раз ты все так хорошо знаешь, можно тебе и не говорить.
– Нет, скажи, скажи! – Я на всякий случай захныкал.
– Зачем? Если передо мной такой эрудит…
– Я не эрудит. – Я на всякий случай решил отвести от себя обвинение в причастности к сомнительному сообществу эрудитов. –
– Ага! Сознался! – восторжествовал дед. – Тогда знай, что Шикльгрубер – это друг нашей страны Адольф Гитлер. Во всяком случае, друг официальный, хотя он еще не дорвался до власти…
Дед усмехнулся, но так спрятал усмешку под узенькую вертикальную полоску усов (усов а-ля генерал Свечин), чтобы я не усомнился в серьезности сказанного.
Мусульманские страны присоединятся
Мне разрешили пригласить на мой день друзей, но только из нашего двора и при этом мальчиков, поскольку девочка – Светлана Кузьмина – была уже приглашена моим отцом по телефону и с этим приглашением связывалось столько самых разных обстоятельств, и удобных, а еще более создававших неудобства для нашей семьи, что рядом с ней нельзя было и помыслить еще какую-нибудь девочку, как рядом с миной замедленного действия нельзя помыслить самодельную хлопушку.
Телефон недавно поставили ее матери Юлии, чем она гордилась как некоей привилегией перед близкими подругами, которые, конечно, догадывались, кто именно за нее хлопотал и кому она обязана этим житейским благом, равно как и прочими благами, включая квартиру, полученную благодаря той же внушительной поддержке.
Сама Юлия Ивановна на этот счет не распространялась, а в ответ на любопытные вопросы дальних и не особо сведущих подруг, их не слишком деликатные просьбы по секрету назвать источник ее благополучия отвечала заученной скороговоркой: «За все, что мы имеем, следует благодарить товарища Сталина – его и только его!»
Подруги округляли глаза и испуганно кивали, словно и не ожидали другого ответа, получив же этот ответ, с назойливыми вопросами больше не лезли. Зато норовили под любым предлогом лишний раз заглянуть к Юлии Ивановне, чтобы от нее позвонить по телефону. И при этом еще сказать: «Я звоню по личному аппарату из квартиры моей подруги». Или даже шли на то, что давали знакомым номер телефона Юлии Ивановны, чтобы поднять трубку в ее квартире и произнести: «Алло!» – что считалось у них таким же шиком, как прыгнуть с парашютной вышки в Парке культуры и отдыха имени Горького и таким образом умножить мощь будущего десанта на Европу.
Мой отец одним из первых разузнал, что у Юлии Ивановны теперь есть телефон и что она рада любому звонку, поскольку в Москве так же томится от одиночества, как некогда в Ленинграде. Там у нее тоже была квартира, но только без телефона, чтобы она зря не звонила ему на службу и не компрометировала перед подчиненными. Без телефона же она вообще чувствовала себя содержанкой или тоскующей от скуки купчихой, которой нечем себя занять.
Московский телефон отчасти исправил это положение, но только отчасти, поскольку целиком исправить положение мог только развод Тухачевского с Ниной Евгеньевной, матерью старшей Светланы, и женитьба на ней, тоже матери Светланы, но уже другой, чуть помладше, двадцать пятого года рождения. Но как эти мечты ни кружили голову, они оставались только мечтами, поскольку таких содержанок у Михаила Николаевич множество – хоть пруд пруди, и на каждой не женишься даже при всем желании, иметь же гарем станет возможным лишь тогда, когда мусульманские страны присоединятся к СССР на правах полноправных республик.