Осквернители (Тени пустыни - 1)
Шрифт:
Али Алескер ощутил просто дурноту... Она ничуть не уменьшилась, когда он посмотрел с крыши вниз на толпившихся в овечьем загоне хезарейцев. Его взгляд встретился с сотнями пар глаз. Все они смотрели дико и ненавистно. Особенно поразили и напугали Али Алескера женщины. Не в обычаях персов, чтобы женщины выходили на майдан. Иначе обстоит у кочевников. Женщины у них часто вмешиваются в мужские дела. Хезарейки, красивые, словно сказочные пери, и оборванные, точно нищие, стояли стеной позади мужчин. Они держали на руках таких же красивых детей и угрожающе гудели. С тоской помещик смотрел на черную
Все оборвалось у него внутри, когда вдруг завопила женщина. Ему показалось, что вопль - начало конца. Женщина кричала. Она повторяла то, что Али Алескер слышал сегодня ночью в чадыре Мерданхалу. Но ночью в словах была еще только просьба, а сейчас в них звучала угроза.
– Эй ты, жирный!
– кричала женщина.
– Дневного расхода твоей кухни хватит мне на год! Эй, пузан, попостись один день. Освободи меня на год от заботы!
Все засмеялись и закричали.
Смех вернул самообладание Али Алескеру.
Кричавшая женщина могла поспорить красотой с райской гурией. Он подумал, такую хорошо обнимать на шелковых одеялах, а не пререкаться с ней в грязном овечьем загоне перед толпой, злой толпой, которая вот-вот кинется на тебя.
Глаза Али Алескера бегали. Пот тек по толстым щекам. Под ногами в овечьем загоне ворчала многоголовым чудищем толпа. Вдали, прочь от черных чадыров, в степи быстро ехали два всадника. Ибн-Салман и князь Орбелиани сочли за лучшее убраться вовремя из Гельгоуза и не постеснялись бросить своего друга Али Алескера. Совсем близко, сверкая на солнце металлом и лаком, стоял автомобиль - залог спасения от всех гибелей на свете. Но между автомобилем и хижиной бурлила толпа хезарейцев. Али Алескер мог поклясться, что и Шейхвали-шофер и два охранника-курда сидят в кузове и боятся нос из него высунуть... Ужасно чувствовать себя брошенным...
На старосту Мерданхалу Али Алескер мог рассчитывать меньше всего. Но именно Мерданхалу вдруг поднял голос. Возможно, что он хотел отвести беду от своего Гельгоуза, от своих хезарейцев. Или в душе его слишком гнездилось пресмыкательство перед сильными мира. Он вдруг выскочил из толпы и замахнулся на женщину:
– Молчи ты - слабость... Пусть все знают: мы гости нашего гостя... Пусть слышат все! Господин помещик, великий благодетель Али Алескер соблаговолил пригласить хезарейцев в Баге Багу к себе в гости. Все племя: и старых и малых... на целую неделю... Мы гости господина мудрости и гостеприимства Али Алескера... Да живет благодетель Али Алескер!
Стоявшие впереди беззубые старцы захихикали и согласно закивали головами.
Мерданхалу крикнул:
– Слушайте же наших седобородых. Эй, женщины, идите сюда, целуйте господину благодетелю ноги. Господин Али Алескер - наш благодетель и заступник.
Господин Али Алескер спускался с плоской крыши хижины для овец не сам. Его, ослабевшего, беспомощного, почтительно свели под руки. Он не способен был говорить. Он мог только плеваться...
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Скорпион ужалил
Что он получил?
Враг убил
Что он себе прибавил?
А б у Н а ф а с
– Позвольте, господин Гулям, мне ответить вам словами великого Фирдоуси. "Женщина, когда захочет, - говорил он, - всегда окажется главой. Женщина обладает чарами, превосходящими магический жезл чародея". Но... я бы добавил: в самом красивом яблоке сидит червяк.
– Господин Джаббар, вы прервали стих старика Фирдоуси на полуслове... У него дальше сказано: "Но из уст женщины исходят слова мудрости, как музыка входит в ухо композитора. Пусть же наслаждается она несравнимой высотой!"
Говорил Гулям медленно. Спорить ему не хотелось. Было очень жарко. И даже зелень цветника и тень платанов не смягчали духоты на громадной террасе дворца Баге Багу, где они пили кофе.
Джаббар ибн-Салман нетерпеливо поджал губы:
– Удивительно слышать такое от вас, мусульманина, человека Востока и, самое примечательное, пуштуна.
Гулям потемнел.
– Пуштуны дики и грубы, хотите вы сказать... Но у нас в Сулеймановых горах женщина уважаема и свободна!
– Я слышу в ваших словах мысли Амануллы-хана... афганского эмира-большевика! Бывшего эмира.
– Он провозглашал прогресс. А уж Лондон объявил его большевиком... Но оставим Амануллу в покое. Лучше я вам напомню еще одно изречение:
Роза из рук друга пришла ко мне в руки,
Я от запаха розы безумен и опьянен...
Это из арабского поэта... Не помню какого. У вас, арабов, вся поэзия воспевает женщину - возлюбленную, жену, мать детей араба...
Джаббар ибн-Салман усмехнулся:
– "Меч палача кривой, и бровь красавицы крива, и то и другое проливает кровь". Отвечаю, видите, вам словами Хафиза. К сожалению, без женщин не обойтись, но...
– Я всегда советуюсь во всех делах с супругой, и мы...
– В словах Гуляма звучала убежденность.
– Что вы? Сделать своим советником женщину? Поступать так, как она хочет? Поворачивать вопросы так, как она хочет...
– Напомню: Настя-ханум - моя жена. И мне хотелось, чтобы о ней говорили с подобающим уважением.
– Позвольте вам, дорогой Гулям, напомнить: в пустыне один закон сила, а вам предлагают прекрасные условия.
– Позвольте вам напомнить: вы, арабы, не выносите угроз. Мы, пуштуны, тоже...
– Мы условились: пока ведем переговоры - мы друзья. Я не угрожаю. Маленькое дружеское предостережение. Давайте спокойно поразмыслим... Кофе чудесный! Его готовила ваша супруга? Удивительно! Русская и так варит кофе...
– Извините, господин Джаббар, мы же условились не касаться больше в разговоре моей жены.
– Повинуюсь... Так вот. Кругом полудикие племена. Тегеранские власти здесь - мираж. В пустыне прав тот, кто силен. Мы коммерсанты. У вас товар - семьсот двадцать семь верблюдов... Тысяча четыреста с лишним вьюков с товаром. Солидная фирма - представляю ее я - предлагает вам за товар отличную цену. Вы избавляетесь от вьюков и... беспокойств. Хотите - плачу наличными, чек на любой из банков в Мешхеде, Тегеране, Бомбее, Лондоне... И вы со своей золотоволосой пери, любимой супругой, до конца дней своих ведете беспечную жизнь.