Ослепительный нож
Шрифт:
– Девичник сотворим у Усти, твоей племяшки, - тонким голоском вмешалась Власта.
– Насовсем ушли из леса?
– полюбопытствовала Всеволожа.
Полактия, понурив непроницаемый восковой лик, произнесла:
– Нам тут не место. Окончим краткое соборование с аммой Гневой и снова в лес.
Кумганец с трудностями довёз Евфимию до плотных цепей бердышников, что окружили Великокняжескую площадь. Охранышей из челяди отцовой она не озаботилась позвать с собой. Как пробраться к Красному крыльцу
– Моя вина, - сказал Кумганец.
– Сам сопроводил бы, да коней оставить боязно.
Евфимия стояла на подножке в тягостном раздумье. И вдруг - знакомое лицо богатыря с ней вровень. Хотя тот стоит пониже, на земле.
– Небось, боярышня! Дай руку…
– Ядрейко!.. Ты откуда? Куда сбежал?
Он не ответил. Помог бывшей госпоже левой рукой и заработал кулаком десницы:
– Ат-вали!..
– Ядрейко! У нас нет конюшего. Ты для чего исчез?
– еле поспевала за ним боярышня.
– Орла подбили, орлица улетела, сокол взвился в облака, - оскалился, оборотясь, Ядрейко.
Всеволожа ничего не поняла. Однако вспомнила, как с герба их кареты ярой толпою был отбит орёл, осталась лишь орлица. Ядрейко же в тот раз, свистя кнутом, провёл карету в Кремль.
Она уже взошла на Красное крыльцо. Почувствовала: лапища нечаянного охранителя освободила её руку. Обернулась напомнить бывшему конюшему о возвращении, а Ядрейку вновь поминай как звали…
Евфимия невдолге отыскала на крыльце Ивана Дмитрича.
– Ты здесь зачем?
– нахмурился отец. Боярышня заметила, что среди знати она одно-единственное лицо женского пола.
– Хочу всё видеть, - молвила Евфимия, нимало не смутясь.
К ней уже обращали взоры и Шемяка, и Косой, и сухонький старик, бородка клинышком. Его назвали Симеоном. Неужто он и есть тот самый Семён Мороз, любимец нового властителя, дядя Семена Филимонова, верного слуги Василиуса?
Всеволож - нечего делать!
– подвёл дочь к Юрию Дмитричу.
– Дозволишь, государь, представить дщерь Евфимию?
Великий князь с высоты роста едва глянул.
– Та, что наследником моим пренебрегла? Я слыхивал, красота писаная. Приподыми-ка лик! За что тебя так жаловала покойная Анастасия? Что мой Василий нашёл в тебе?
Евфимия смиренно приняла суровые слова и протянула свой подарок.
– Да у неё камень за пазухой, - прозвучала рядом колкость Шемяки.
– Прими, князь Юрий Дмитрич, сей скромный дар, - произнесла боярышня.
– Исполнись теплотой его и отложи ко мне нелюбье.
Новый венценосец сжал в ладони чёрный поминок и удивился.
– Щедро ты тепло своё в него вложила. Для чего сей талисман?
– Жители земель арабских, - пояснила Всеволожа, - считают: для обережения от зла.
Юрий Дмитрич подмигнул боярину Иоанну и промолвил:
– Славная у тебя дщерь. Жаль, не моя сноха. А по проходу, образованному стражей, уже вели Василиуса. Толпа гудела жутким гудом. В нём более распознавался не злорадный крик, а горький стон. Семья поверженного не показывалась, должно быть, оставалась в доме Таракана. Сам Василиус одет был, словно юрод, не в сличном платье, а в издирках. Взошед на Красное крыльцо, он упал в ноги дяде.
– Встань, - велел Юрий. Племянник трудно выпрямился, отирая щёки кулаками.
– О чём плачена?
– До слёз мне стало, - жалобно признался бывший великий князь.
– Во мгле ходил…
– Вот так-то, сыне, - усовещивал дядя.
– И тебе бы через меру не скорбеть. А нельзя, чтобы не поскорбеть и не поплакать. И поплакать надобно, только в меру, чтобы Бога не прогневить.
Тут Юрий Дмитрич сделал знак рукой, и всё через дворец великокняжеский направились в Престольную палату, где предстоял суровый суд «проклятому племяннику». Сия палата была воздвигнута отдельно от дворца, связана с ним переходами. Обычно там принимались иноземные посольства или великокняжеское окруженье собиралось «думу думати».
Впереди шёл Юрий Дмитрич, перекатывая в сухих ладонях аспидный камык, подарок Всеволожи. Должно быть, старику волшебное тепло пришлось по нраву.
Евфимия пошла с отцом, оставив за спиной притихшую толпу. И в тишине расслышала, как кто-то из народной гущи молвил упавшим голосом:
– Ох, сдался светоч наш на полную волю дяде-галичанину! Делай с ним теперь, что хошь…
Боярин обернулся к дочери, сверкнул очами.
– Ступай домой!
Шествие уже скрипело половицами дворцовых переходов.
Евфимия повиновалась.
Не желая сызнова попасть на Красное крыльцо, искала иной выход. Бывая прежде во дворце с Витовтовной, она отлично знала переходы женской половины и намеревалась выйти вон через княгинины покои. Вдруг кто-то схватил за руку.
– Ты чья?
Боярышня, сколь ни старалась, не узнала деву в белой понке.
– Прости мою погрубину, - сказала незнакомка, отпуская её руку.
– Воистину ты Всеволожа. Что здесь ищешь?
– Ищу уйти отсюда, - ответила Евфимия, сочтя незнаемую деву галичанкой, пришедшей с новыми хозяевами.
– Как сюда попала?
– допрашивала дева с мертвенно-белым каменным лицом.
– Мечтала лицезреть суд над Василиусом, - призналась Всеволожа, невольно подчиняясь требовательной допросчице.
– Нет, не впустили, вот и ухожу…
– Идём, - сызнова сжала охранительница женской половины боярышнину руку хладными перстами.
– Нам с тобой попутье. Я ведаю ход к тайному оконцу, из коего великая княгиня Софья Витовтовна незримо назирала сына на престоле и иноземцев, припадающих к его стопам.