Ослиная Шура
Шрифт:
Вдруг на экране возник фронтон Большого театра. Портик над входом… а на конях…
– Господи! – ахнула Шура. – Как он туда попал?
Телевизионщики явно развлекались, то, приближая, то, удаляя объект, пока не прибыла пожарная команда. Но факт, вот он! На коренном коне гипсовой тройки верхом сидел её неблаговерный морганический муж! В обнажённом виде! Тело и лицо у него было размалёвано боевой раскраской ирокезов, а ноги – чтобы не удрал – стянуты под брюхом коня простынёй. Герман… только как?!
Как он умудрился взгромоздить Гилярова на коня?! Ведь такое попросту невозможно!
Шура даже придвинулась ближе к телевизору, чуть не тюкаясь носом в экран, но это был Алексей Гиляров собственной персоной! Как такое возможно, Шура не понимала, да и потом никогда бы не смогла проанализировать ситуацию. Одно радовало: подлецу – подлецово!
Неблаговерный больше не смел показываться ни под каким видом. Но Герман получил в её доме неограниченную власть, тем более что Шура никак не могла, сколько ни пыталась, объяснить проделку с обидевшим её человеком. Мистика? Ерунда. Тогда как? Ведь нет же у Германа собственной пожарной машины! Левитацией Герман не владеет, крыльев тоже нет. Бред! Сам шутник старался не возвращаться к этому эпизоду. Спросил только:
– Девочка, ты почему гнидники Гилярова в мусоропровод не выбросила?
И это тоже: откуда он знает, что Шура ещё не выбросила пакет с одеждой в мусоропровод?
– Прости, Герман, – стала защищаться она. – Ты прав, уходя – уходи. Я сейчас же всё выброшу.
И скорёхонько выбросила все мужские вещи, залежавшиеся в этой квартире, всё, что было связано с позапрошлогодним мужем. Даже прилепив ему это одиозное определение – позапрошлогодний, – почувствовала себя много лучше. А когда пакет рухнул в чёрную пасть мусоропровода, появилось ощущение чистого тела, будто после настоящей русской бани.
Образы прошлого выплыли не просто так. Ныне Шура невольно сравнивала ласкового, нежного Телёнка с расчётливым, жёстким и правильным неблаговерным. Сравнение было явно не в пользу последнего, несмотря даже на то, что Роби удрал, не попрощавшись.
Телефон настойчиво возвращал её к жизни: красный от рождения он, казалось, ещё больше раскраснелся от натуги, подзывая хозяйку. Шура осторожно, боясь возвращения давешней боли, подобралась к телефону. Недовольный голос Германа несколько минут ворчал в трубке. Шура по обыкновению не очень-то прислушивалась – пошипит, пошипит, да перестанет. Потом сама прервала монотонную воркотню:
– Герман, милый, как хорошо, что ты позвонил. Я соскучилась.
Он сразу насторожился, почувствовал неладное:
– Что опять случилось?
Это «что случилось?» было уже совсем другим: искренняя непередаваемая забота, беспокойство, участие появились в голосе. За одни эти интонации можно простить несколько часов беспутной воркотни. Шура вздохнула и чуть не расплакалась. Потом принялась подробно рассказывать посланное ей во сне откровение о сером городе. Герман, внимательно выслушав, спросил:
– Может, в неудобной позе лежала? Нет? Тогда смею предположить, что сон относится к разряду пророческих.
– Каких? – ахнула девушка.
– Пророческих, – терпеливо повторил её собеседник. – Что ты удивляешься. Такие сны посылаются многим, только необходимо правильно понять его и не вдаваться в панику. Пока что покойников, как я понял, не ожидается и голосить не о ком. Что ж пугаться-то?
– Так привези мне какой-нибудь «Сонник», – тоном, не терпящим возражений, потребовала девушка. – Там, вероятно, есть что-нибудь похожее. Смогу я хоть где-то узнать, что мне приснилось?
– Александра! – одёрнул её Герман. – Ты как всегда впадаешь в крайности. Когда это происходит от невежества, то выглядит довольно глупо. К тому же в сонниках кроме бабского трёпа и поеденных молью советов не найдёшь ничего стоящего. Уж поверь, я знаю, что говорю.
Шура обиженно фыркнула. Спорить бесполезно – Герман более чем прав, только выслушивать всякие гадости в свой адрес или в адрес лучшей половины человечества не хотелось. Да, Герман имел особое место в её маленьком сердце, да, он многому учил, опекал свою подружку, но ведь надо же быть хоть чуточку тактичным и снисходительным, тем более к женщине! Чем ему не нравится «Сонник»?
– Между прочим, на последнем рандеву ты обещал куда-то меня выгулять. Или я уже не достойна? – Шура намеренно сменила тему, тем более что Герман, как показалось, обещал что-то необыкновенное.
– Помню, помню, – подыграл он. – И слов своих на ветер не бросаю, ты же знаешь. Сегодня будь готова к десяти вечера. Я заеду за тобой.
Герман, не прощаясь, повесил трубку, оставляя Шурочке самой догадываться, куда можно забуриться на ночь глядя. Собственно, злачных ночных мест в столице предостаточно, но Герман намеренно избегал их. Более того, остерегал от этого Шурочку, хотя она тоже была не особой поклонницей шумного бомонда или ночных заведений.
– Всё, – решила девушка для себя, – отправимся на какой-нибудь спиритический сеанс. Что ещё он мне может показать ночью?
Если бы только знала Шурочка, как мысли её недалеки от действительности! Всё же посылают нам иногда предупреждения, что всё человеку позволено, да не всё полезно, то есть, всё полезно, да не всё позволено.
Загородный дом, куда привёз Герман свою подопечную, был похож на миниатюрный средневековый замок. Многочисленные башенки красного кирпича, стрельчатые окна, две массивные арки с коваными воротами, а по фронтону барельефы рыцарей с обнажёнными мечами. Эта помпезная лепнина возле ворот служила, несомненно, для соответствующего настроя посетителя. К слову сказать, соседние дома ничуть не старались походить на мрачную средневековую неприступность.
За высоким забором угадывался сад: видны были кроны каких-то деревьев. А поодаль от дома, но тоже на территории сада, поселился небольшой соснячок. Ну и что? Может, хозяин любит по грибы ходить, лишь бы не слишком далеко. Тем более, русские сосны очень объемно подтверждают средневековое резюме миникрепости.
Зато внутри дом ничуть не походил на свою мрачноватую наружность. Наоборот. Чисто выбеленные комнаты с претенциозно-модерновым современным интерьером возвращали из факельного средневековья к любимой лампочке Ильича. Только уют в комнатах всё-таки отсутствовал. Это нельзя было объяснить обычными словами, но вся убранность миниатюрного замка казалась, а, может, была наигранной.