Османский узел
Шрифт:
– Это ведь хорошо? – уточнила Лукреция, устраиваясь неподалёку от отложившей вышивку Хуаны.
– Наверное. Только я всё ещё сильно скучаю по отцу с матерью, сестрам, брату.
– Война. Зато как только она закончится, ты сможешь их навестить. Брат всегда держит данные им обещания.
Я знаю. Держит.
Опять улыбка, на сей раз какая-то мечтательная. Лукреция не знала, что там Чезаре пообещал своей супруге и в каком количестве, но понимала, что сказанное будет воплощено в жизнь, причём в озвученные сроки. Если же что задержится или не сложится, то исключительно по очень веским, не зависящим от воли человека причинам.
Вообще же
– Сложно мне, - неожиданно для себя призналась Лукреция собеседнице. – Раньше. когда брат и отец меня учили, шаг за шагом подпуская к делам государства, было легче. Они делали всё так, чтобы я хотела больше поручений, больше дел, прикоснуться к новым тайнам. А сейчас обрушилось всё то, чем занимался брат. Резко, сразу… Отец помогает, но только так, чтобы я совсем не надорвалась. Говорит, что это тоже необходимый опыт, а я уже достаточно взрослая и обученная. И если хочу получить корону, как и мой брат – не Железную, другую, - поправилась Лукреция, знающая цену подобным тонкостям в разговоре вроде даже и с ближним кругом. – Подобное станет пусть и не постоянным, но случающимся.
– А зачем ты хочешь корону? Не через мужа, а собственную. Можно ведь жить спокойно, быть счастливой в браке, стать опорой мужу и воспитывать детей. Мы женщины, а не амазонки из древности. И я знаю, что Чезаре никогда не допустит, чтобы твоим мужем стал тот, кто тебе противен или безразличен. Он говорил про тот случай, про Сфорца.
– Мой брат, он такой, - взбодрилась Лукреция. – Нам обеим с ним повезло.
– Повезло, - отозвалась испанка, глядя на колышущиеся от лёгкого ветерка ветви деревьев. Только сейчас его нет, а мне остаётся лишь ждать, скучая за вышиванием, книгами и прогулками по Риму.
Видя, что Хуана говорит совершенно искренне, Лукреция на какое-то время призадумалась. Понимала, что скука, хоть дело и естественное, но в случае аж с самой итальянской королевой дело, как говорил Чезаре, «непродуктивное». Раз так. то стоило придумать, чем бы таким полезным и в то же время способным заинтересовать можно занять урождённую Трастамара? И кое-какие мысли уже появлялись.
– Хочешь я найду тебе занятие? И сама отвлечёшься, и Чезаре поможешь.
– Кончено хочу, - в глазах испанки, до этого подёрнутых пеленой тоски, появилась искра настоящего интереса. – Только я мало понимаю в делах государственных. Видела. Чем муж занимается, там всё очень сложно… как у матери. Я могу постараться, только боюсь не помочь, а навредить.
– Не навредишь! Чезаре у нас могучий король-воитель, интриган и гроза врагов Италии и Святого Престола. Не удивлюсь, если османы скоро начнут пугать им, словно каким-нибудь Роландом Неистовым! А ты словно воплощение добра и милосердия, способная одним взглядом напомнить о любви, добре и прочем.
– Я всего лишь…
– Такая, какая есть, и это хорошо, - припечатала Лукреция жену своего брата единственной фразой. – Тебе лишь нужно быть собой, а как обернуть это на пользу Чезаре, Италии и всем нам – это уж предоставь мне. Я заметила, что ты очень хорошо умеешь разговаривать с людьми, располагать их к себе. Мы,
Не сразу. но постепенно Лукреции удалось растолковать Хуане то, чего она от неё хочет добиться. Никакого обмана, полное отсутствие лукавства. Просто во многих случаях Борджиа стали неразрывно связаны с умением напустить туман, если и не обманывая, как это делал Александр VI, то играя словами, сплетающимися в паутину, что очень любил сотворять его сын, король Италии. Да и сама Лукреция шла по стопам брата, учась софистике, яду в речах и умению вводить в заблуждение правдивыми словами. Именно поэтому на любых переговорах – неважно, с союзниками, нейтралами либо открытыми и тайными врагами - другая сторона искала не то что второе, а третье и четвёртое дно в каждой произнесённой фразе.
После подобного искренность и открытость Хуаны, вкупе с умением сразу располагать к себе даже незнакомых людей могли стать глотком свежего воздуха после насыщенного ядом интриг. Возникающего везде. где появлялся кто-либо из урождённых Борджиа и тех, кого они приближали к себе, делая похожими не телесно, но духовно. Вот в чём Лукреция сомневалась, так это в том, что Хуана способна стать пусть даже отдалённо подобной сама по себе. Слишком она… другая. Менять же свою супругу намеренно и насильно Чезаре точно не станет, уж своего брата девушка знала чуть ли не лучше всех остальных, может даже самого отца.
– Совсем скоро, почти на днях, сюда, в Рим, приедет Пьеро Медичи, герцог Флорентийский, - перешла Борджиа от общих слов к конкретному делу. – Нам нужна доля в его банке, но прежде. чем говорить о ней, хотелось бы ещё сильнее смягчить отношение Медичи к тем людям, которые пользуются услугами их банка. Порой они слишком суровы, видя лишь мгновенную выгоду и не смотря далеко вперёд. Чезаре удалось убедить Пьеро смягчить условия займов и простить долги тем, кто не смог бы их выплатить. Это было тогда, в канун коронации Медичи.
– Он выполнил обещание?
– Конечно же, – кривовато усмехнулась Лукреция.
– Герцог Флорентийский понимает ценность слова, которое дают нам. Как и то, что случается с нарушившими оное. – Только этого недостаточно, требуется новое смягчение. Не прощение долгов, а их отсрочка. Войны… они ударили даже по тем, кто прямо в них не участвовал. И ещё ударят. Мы не хотим, чтобы Медичи понесли убытки. Но в то же время лучше убедить их немного обождать… и получить своё несколько позже. Пусть люди видят в теперь их, а потом и частично нашем банке не врага, а полезное средство.
– Я могу только напомнить герцогу о милосердии и о долге перед богом, который есть у каждого, но особенно у носящих корону, имеющих высшую власть земную.
– Этого я и хочу! Мягко, спокойно, как ты обычно и делаешь. Доводы от сердца твоим голосом. Доводы разума и политики – от меня и самого понтифика. И вот как это лучше всего будет сочетать…
Разумеется, Лукреция многое опускала. О многом специально умалчивала, не желая погружать Хуану в ту яму с сонмом пауков, змей и прочих тварей на дне, которая называется политикой. Это дело Чезаре, да и то сильно она сомневалась, что брат раскроет своей супруге все неприглядные тайны управления государством в ближайшие пару-тройку лет. Каждому своё, как говорили древние.