Основатель службы 'Диалог'
Шрифт:
Все молчали.
– Кто как мыслит?
– Болотников вопросительно обвел всех тяжелым взглядом.
– Ясное дело: рушить перегороду, - слабо отозвался Алеша.
Князья молчали.
– Ваське Шуйскому кузькину мать!
– вдруг рявкнул царевич Петр, бешено вращая черными зрачками.
Шаховской тяжело вздохнул. Болотников выжидающе смотрел исподлобья.
– Конечно, можно сделать вылазку, - сказал Шаховской.
– Но они этого наверняка ждут. А коль ждут - значит, приготовились не хуже нашего и отпор сумеют дать достойный.
– Это так, - согласился Болотников.
– Но эти два месяца в городе будет страшный голод. Начнется мор. Не свернет ли народ нам шеи, как считаешь, князь?
Шаховской подумал.
– Я не против вылазки, Иван Исаич. Я лишь говорю, что она ничего не даст. Перегороду порушить не удастся. А попробовать, конечно, можно.
Болотников протянул руку и взял с большого блюда кусок отварного языка. Положил в рот, медленно прожевал. Пригубил вина.
– Помните Калугу? Есть у меня одна мыслишка. Какая?..
– Порох, - выдохнул Алеша.
Когда войско Болотникова сидело в осаде в Калуге, царевы стрельцы возводили деревянный "подмет", под защитой которого намеревались подобраться под самые крепостные стены и подпалить город, построенный сплошь из дерева. Тогда в Калуге Болотников сделал подкоп и подорвал страшный "подмет" к чертовой матери, до смерти напугав царскую рать и обрадовав калужских жителей. С тех пор в нем прочно угнездилось пристрастие к пороху.
– Я думал об этом, воевода, - сказал Шаховской.
– Нагрузить ладью порохом и взорвать все их сооружение. Но ладья просто не доплывет, они взорвут ее ранее. Надежда ничтожно мала, ее почти нет. Сидеть, Иван Исаич, сидеть до конца и беречь силы.
Болотников нахмурился. Обратился к Телятевскому:
– А что у тебя на уме, князь? Поведай.
Телятевский поставил кубок, который все время, не опуская на стол, держал в руке.
– Худо мне что-то, - проговорил он.
Затем с трудом встал и пошел вон из горницы.
"Да что это, не пил вроде совсем", - подумал Шаховской.
– Куда ты, князь?
– попытался остановить его Болотников.
Телятевский обернулся и поглядел неожиданно мутным взором. Открыл рот, чтобы что-то сказать, но ноги его подкосились, и он упал на колени. Алеша бросился помочь князю подняться, но тот резко оттолкнул его, коротко вскрикнул и упал без сознания.
Тогда Болотников положил кулаки на стол и, сурово оглядев всех присутствующих, сказал:
– Князь отравлен.
Однако князь не умер. Напротив: утром следующего дня он окончательно пришел в себя, был бодр и весел.
Болотникова это обрадовало. Когда-то, лет двадцать назад, отец князя Андрея Телятевского был хозяином Болотникова, и именно его преследования вынудили молодого тогда Ивана бежать на вольные земли. Об этом вряд ли кто знал, и все же: а вдруг? Поэтому несчастье с Телятевским
Вообще отношение воеводы к князю было сложное. Вроде и недурной князь человек, и в Болотникове искусство воинское уважает, но Бог знает, чего от него ждать. Все портило одно: вообще-то Андрей Телятевский мог считаться по наследству господином Ивана Болотникова, хотя теперь это казалось уже смешным. И все-таки Болотникову было неприятно.
Воевода рвался действовать, а перед его войском стояла задача отсидеть свой час и выбраться из этой мышеловки. Ох, не любил Болотников взаперти сидеть, ох, не любил!
Он стоял на крепостной стене и смотрел вдаль. Взгляд его был задумчив, даль туманна. В последнее время он все чаще стал появляться на стенах и простаивать вот так, стараясь разглядеть что-то необычное где-то далеко-далеко. Он любил простор. Он привык, что жизнь бьет ключом в нем и вокруг него, и размеренное, нудное сидение в стенах крепости тяготило его, давило на душу тяжелым грузом. Единственным светлым пятном была эта голубизна там, над горизонтом. Он даже отослал зачем-то Алешу, который постоянно крутился рядом, чтобы побыть сейчас одному.
Но его одиночество нарушил Андрей Телятевский.
– Хороший день, воевода, - сказал он, поднимаясь на стену.
– Хороший, - нехотя отозвался Болотников.
– Как здоровье, князь?
– Благодарствую.
Телятевский пристально оглядел Болотникова.
– О чем думу думаешь, Иван Исаич?
– вдруг спросил он.
– Думы мои тебе любопытны, князь?
– Так ведь соратники мы с тобой, а соратникам друг друга получше знать надобно. Я хоть и больше других о тебе ведаю, а все одно: душа твоя - темный лес.
– Ваську Шуйского скинуть желаю. Чего тебе еще знать хочется?
– Его скинуть непросто - голову положить можно. Сошлись два князя, да царевич, да Набольший Воевода, да сколько времени воюют вместе, а кто ради чего рискует - неизвестно.
– Повторял не раз: счастья для Руси хочу.
– Так ведь счастье - такая птица, что в облаках летает. Изредка на землю спускается. Какова она и откуда - то людям не ведомо.
– Воли хочу, князь, воли.
Телятевский пожал плечами.
– И так вольны мы с тобой. Тебе ли еще воли желать? Значит, чего-то еще хочешь. Али сам не знаешь, чего?
Болотников промолчал.
– Не гневайся, что опять старое поминаю - сказал Телятевский, только чего ты все-таки от батюшки моего сбежал?
– А он меня засечь обещал, - очень ласково ответил Болотников.
– Вот и пришлось уматывать из-под княжеского крылышка. А с чего это ты со мной такой разговор завел, князь?
– Любопытен ты мне, Иван Исаич. Из-под кнута бежал, бесправным смердом по свету скитался, а стал вон кем - Набольший Воевода, в ратном деле искусен. Согласись, не с каждым такое случается.