Основы дзэн-буддизма

Судзуки Дайсэцу Тэйтаро

Желание обладать чем-либо считается в буддизме самой дурной страстью, которой может только быть обуреваем смертный. То, что фактически причиняет людям столько горя в мире, представляет собой сильное стремление к приобретению материальных благ. Люди жаждут власти, сильные всегда тиранят слабых, поскольку они домогаются богатства, постольку богатые и бедные постоянно скрещивают свои шпаги в жестокой борьбе. Свирепствуют международные войны. Постоянно происходят общественные волнения. И это будет продолжаться до тех пор, пока стремление иметь и удержать не будет полностью искоренено. Нельзя ли организовать общество на основе, совершенно отличной от той, которую мы привыкли видеть с давних времен? Можем ли мы надеяться, что когда-нибудь нам удастся остановиться в накоплении богатства и укреплении власти, обусловленных простым желанием личного или национального возвеличивания? Отчаявшись, глядя на безумство людей, буддийские монахи ударились в другую крайность и лишили себя даже разумных и совершенно невинных удовольствий жизни. В связи с этим идеал, идеал дзэна, воплощенный в скромном имуществе монаха, заключенном в небольшом ящичке, немногим больше фута в длину и ширину и высотой в три дюйма представляет собой немой протест, хотя и безуспешный, против современных общественных нравов.

В этой связи будет интересно прочесть назидание, оставленное Дайте, национальным учителем (1282-1337)

своим последователям. Он основал Дайтокудзи в 1326 году. Говорят, что он почти треть своей жизни провел среди самых низших слоев общества под мостом Годзю, нищенствуя, выполняя любую черную работу и чувствуя презрение так называемых респектабельных людей мира сего. Его не волновали великолепие и богатство жизни в храме, а также то уважение, которым пользовалось большинство буддийских жрецов того времени. Он не ценил также те набожные и ханжеские поступки, которые свидетельствовали лишь о поверхностности их религиозной жизни. Он призывал к простой жизни и высоким идеалам. Назидание гласит: «О вы, монахи, собравшиеся в этом горном монастыре, помните, что вы здесь во имя религии, а не ради одежды и хлеба. Пока у вас есть мечи (то есть тело), у вас будет одежда, и пока у вас есть рот, у вас будет пища. Будьте всегда начеку, весь день, и занимайтесь изучением непостижимого. Время летит, как стрела: пусть ваш разум никогда не заботится о мирском. Всегда, всегда будьте начеку. Когда я вас покину, некоторые из вас, вероятно, пойдут служить в богатые храмы с башнями, залами и священными книгами, разукрашенными золотом и серебром и с толпами преданных учеников, другие, возможно, займутся чтением сутр и декламированием дхарани и будут подолгу сидеть в созерцании, даже, может быть, забыв о сне, и будут, принимая пищу раз в сутки и соблюдая посты, все шесть периодов дня совершенствовать религиозные обряды. Но если, при всей их преданности делу, мысли их не будут по-настоящему сосредоточены на таинственном и непостижимом пути будд и отцов, они могут все-таки не обратить внимания на закон моральной причинности и кончить явным отступлением от истинной религии. Все, подобные им, принадлежат к семье злых духов, и какие бы глубокие корни ни пустило мое генеалогическое дерево, их все равно нельзя будет назвать моими потомками. Пусть, однако, найдется хотя бы один человек, живущий в пустыне, в хижине из охапки соломы, питающийся корнями диких растений, сваренными в кастрюле с обломанными ручками, который вкладывает всю душу в изучение своей собственной (духовной) природы, он как раз тот, кто каждый день общается со мной и знает, как нужно ценить жизнь. Кто же может презирать такого человека? О монахи, трудитесь усердно, трудитесь усердно!» (В тех монастырях, которые тем или иным способом связаны с автором этого назидания, эти слова произносят, или скорее поют, перед началом лекции или «тэйсе».)

В Индии буддийские монахи никогда не принимают пищу после полудня. Они едят нормально только раз в день, поскольку их завтрак, с точки зрения англичанина или американца, вовсе не может называться завтраком. Таким образом, дзэн-буддийские монахи также в общем не должны принимать какой-либо пищи вечером. Но нельзя игнорировать климатических условий Китая и Японии, и в связи с этим они принимают некоторое количество пищи вечером – но для успокоения совести она называется «медицинской пищей» (юэ-ши). «Завтрак, который подают очень рано утром, когда еще темно, состоит из жидкой каши и маринованных овощей (пукэ-моно). Основная еда – в 10 часов утра. Это рис (или рис с ячменем), овощной суп, маринованные овощи. Днем, в 4 часа, они едят только то, что останется от обеда – специально ничего не готовится. Если их не приглашают куда-либо в дома щедрых покровителей, их еда ограничивается описанной выше, и так из года в год. Их девиз – нищета и простота.

Однако не следует считать аскетизм жизненным идеалом дзэна. Что касается его высшей цели, то она не связана ни с аскетизмом, ни с какой-либо другой этической системой. Если создается впечатление, что дзэн проповедует доктрину самообуздания или отречения, то оно весьма поверхностно и обусловлено тем, что дзэн как школа буддизма в той или иной мере наследует некоторые уродливые формы индусской дисциплины.

Однако главный смысл монашеской жизни – не изнурять себя, а максимально использовать то, что нам дано. Это согласуется также с общим духом буддизма. По правде говоря, интеллект, воображение и другие качества ума, наряду с окружающими нас физическими объектами, даны нам для усовершенствования и накопления высших сил, которыми мы обладаем как духовные сущности, а не для простого удовлетворения наших личных прихотей и желаний, которые обязательно приходят в конфликт с интересами и правами других людей и ограничивают их. Вот такие идеи скрываются за простотой и бедностью монашеской жизни.

III

Поскольку в обыденном этикете монахов есть нечто, свойственное дзэну, здесь будет дано описание некоторых его особенностей.

Когда наступает время, отведенное принятию пищи, звучит гонг, и монахи выходят по очереди из зала для медитации и направляются со своей собственной посудой в столовую. Там их ожидают пустые низкие столики. Когда руководитель позвонит в колокольчик, все садятся. Расставляются тарелки, которые, между прочим, сделаны из дерева или бумаги и хорошо отполированы. Набор состоит из четырех или пяти тарелок, одна в другой. Пока расставляются тарелки и монахи-официанты разносят суп и рис, читается Праджняпарамита-хридая-сутра (следует отметить, что после чтения Хридая-сутры произносятся следующие имена будд и других учителей: 1). Вайраскана-будда в своем безупречном существе закона; 2). Вайраскана-будда в своем совершенном существе блаженства; 3). Шакьямуни-будда в своих бесчисленных проявлениях существа преобразования; 4). Майтрея-будда, который должен явиться в будущем; 5). Все будды прошлого, настоящего и будущего в десяти частях света; 6). Великий Бодхисаттва Манджушри; 7). Великий идеал нравственности Бодхисаттва Шаманабхадра; 8). Великий сострадательный Бодхисаттва Авалокитешвара; 9). Все почтенные Бодхисаттвы Махасаттвы; 10). Махапраджаняпарамита), после чего следуют «пять размышлений» о еде. Вот они: «Во-первых, чего я стою? Откуда это подношение? Во-вторых, принимая это подношение, я должен размышлять о несовершенстве моей добродетели. В-третьих, следить за своим собственным сердцем, не допускать в себе таких недостатков, как жадность и т.п. – очень существенно. В-четвертых, эта пища принимается, как хорошее лекарство для того, чтобы поддерживать в теле здоровье. В-пятых, эта пища принимается и для того, чтобы обеспечить духовное достижение». После этих размышлений они продолжают думать о сущности буддизма: «Первая ложка способствует искоренению всякого зла; вторая ложка помогает творить всякое добро; третья – спасти каждое живое существо, чтобы каждый в конце концов стал буддой». Теперь они могут брать свои палочки для еды, но прежде, чем они действительно приступят к своему «роскошному» обеду, они отдают дань демонам или духам, живущим в потустороннем мире: каждый

монах, взяв около семи зерен риса из своей чашки, предлагает их этим невидимым существам, говоря: «О вы, демоны и духи, я преподношу вам это, и пусть этой пищи станет так много, чтобы накормить всех демонов и духов во всех десяти частях света». Во время еды царит тишина. Не слышно звона тарелок, не слышно ни слова, все разговоры прекращаются. К еде они относятся серьезно. Тот, кто хочет получить еще одну порцию риса, скрещивает перед собой руки. Монах-официант, заметив это, подходит с большой кастрюлей риса, называемой «схвати [6]», и садится напротив ненасытившегося. Последний берет свою чашку и, прежде чем передать ее официанту, слегка проводит рукой снизу. Это означает, что он удаляет всякую грязь, которая могла пристать к чашке и которая может запачкать руки официанту. Пока чаша наполняется, обедающий продолжает сидеть, скрестив руки. Если он не хочет, чтобы ему положили очень много, он спокойно потирает рукой о руку, что означает: «Спасибо, достаточно». Когда заканчивается прием пищи, ничего не должно оставаться. Монахи съедают все, что им подают, «собирая остатки пиши». Такова их религия. После четвертой порции риса обед, как правило, заканчивается. Руководитель ударяет в деревянные бруски, и официанты приносят горячую воду. Каждый наполняет самую большую чашу этой водой и в ней аккуратно моет все чаши меньшего размера, а потом вытирает куском материи, который имеется у каждого монаха. Затем пускают по кругу деревянное ведро, в которое выливаются помои. Когда ведро для помоев переходит из рук в руки, опять вспоминают о духах: «Вода, в которой я мыл свои руки, на вкус – божественный нектар. Я предлагаю отведать это всем бесчисленным духам мира: пусть они все насытятся и будут удовлетворены. Аум, Макура-сай (по-китайски – мо-оюй-ло-си) Сваха. Каждый монах собирает свои обеденные принадлежности и заворачивает их, снова говоря: «Теперь я закончил прием пищи, и мое физическое тело получило хорошее питание: я чувствую в себе столько сил, что кажется, могу перевернуть мир весь: я господствую над прошлым, настоящим и будущим и заставляю причину и следствие служить благосостоянию всех. Пусть всех нас укрепит чудодейственная сила». Теперь на столах не останется ничего, кроме тех зерен риса, которые предлагались духам в начале еды. Снова ударяют в дощечки, монахи, выразив свою благодарность, так же организованно покидают столовую.

IV

Их трудолюбие служит образцовым примером для всех. За исключением тех дней, которые отводятся для занятии дома, обычно их можно видеть – с половины пятого утра летом и с половины шестого зимой – на монастырских огородах, в окрестностях, где они всегда собирают подаяние, или на прилегающем к дзэндо земельном участке, который они возделывают. Монастырь как внутри, так и снаружи, содержится в образцовом порядке. У нас есть поговорка: «Здесь как в дзэн-буддийском монастыре». Это означает, что место, о котором говорят, отличается исключительной чистотой и порядком. За подаянием им иногда приходится идти несколько верст. Обычно вблизи дзэндо находятся какие-нибудь покровители, чьи дома монахи регулярно посещают и получают там рис и овощи. Их можно часто встретить на проселочной дороге с телегой, груженной тыквами или картофелем. Они работают так же усердно, как простые рабочие. Иногда ходят в лес за дровами. В сельском хозяйстве они также разбираются. Поскольку им необходимо себя таким образом обеспечивать, они сочетают профессии фермеров, рабочих и квалифицированных мастеров. Часто они сами строят свой зал для медитации под руководством архитектора.

Монашеская община – это самоуправляемая организация. У нее есть свои повара, администраторы, управляющие, пономари, церемониймейстеры и т.д. Во времена Хякудзе, кажется, было десять таких должностей, хотя детально о них ничего не известно, потому что написанные им «Правила» были утеряны. Хотя наставник или учитель является душой дзэндо, он не имеет непосредственного отношения к его управлению. Этим занимаются старшие члены общины, чьи характеры закалились за многие годы суровой дисциплины. Когда заходит речь о принципах дзэна, можно удивляться, насколько глубока и утонченна метафизика их, если она вообще не отсутствует, насколько серьезны эти бледнолицые, изнуренные и отрекшиеся от мира мыслители. Но в повседневной жизни – это, в конце концов, обыкновенные смертные, занимающиеся физическим трудом, причем это жизнерадостные люди, не лишенные чувства юмора, помогающие друг другу и не считающие никакую работу ниже достоинства образованного человека. Идеалы Хякудзе вечно живут в их сердцах.

Не только монахи трудятся, но и сам учитель принимает участие в работе. Согласно принципам Хякудзе, в работе должны участвовать все, независимо от положения. Поэтому и сам он вместе со своими учениками работал в поле, в саду, сажал деревья, полол грядки, собирал чайные листья и занимался всеми другими видами физического труда. Используя данную ситуацию, он давал им практические уроки по изучению дзэна, а ученики также в свою очередь не упускали случая получить его ценные наставления.

Когда как-то раз Дзесю подметал пол, один монах спросил его: «Как может попасть хоть одна пылинка на эту священную землю?» На это Дзесю ответил: «Вот и еще одна». В другой раз, когда учитель снова был занят подметанием двора, Рю, государственный министр, нанес визит в их храм. Он сказал учителю: «Почему такой великий и мудрый человек, как вы, должен сметать пыль?» «Она приносится снаружи», – ответил Дзесю. (Этот разговор о пыли напоминает нам слова Беркли: «Мы только что подняли пыль и сразу жалуемся, что ничего не видим».) Нансэн вышел однажды на работу со своими монахами. Дзесю было поручено следить за огнем. Неожиданно он закричал: «Пожар, пожар»! Поднялась тревога, и все монахи бросились в спальню. Увидев это, Дзесю закрыл двери и заявил: «Если посмеете сказать хоть одно слово, дверь не будет открыта». Монахи не знали, что сказать. Однако Нансэн, учитель, бросил ключ в помещение через окно, после чего Дзесю распахнул дверь.

Работая в поле, один монах случайно разрезал дождевого червя лопатой на две части и спросил учителя: «Дождевой червь разрезан на две части, и обе они еще шевелятся: в которой из них пребывает Будда?» Учитель Дзесю сказал: «Не питай иллюзий». Но монах продолжал настаивать: «Но ведь они же шевелятся», – и получил ответ: «Разве ты не видишь, что элементы огня и воздуха еще не улетучились?» Аналогичный случай произошел с Сико и Секо, когда они как-то раз работали в саду.

Секо спросил учителя о жизненной сущности дождевого червя. Не говоря ни слова, учитель взял грабли и ударил сначала по одному куску червя, потом по другому и, наконец, по участку земли, разделявшему один и другой. Затем бросил грабли и ушел.

Однажды Обаку, занимаясь прополкой и увидев, что у Ринзая нет мотыги, спросил: «Почему у тебя нет никакой мотыги?» Ринзай ответил: «Кто-то унес ее». Затем Обаку попросил его подойти к нему, так как он хотел поговорить с ним. Ринзай шагнул ему навстречу. Подняв мотыгу, Обаку сказал: «Вот и все, но только никто в мире не способен поднять ее». Ринзай отобрал мотыгу у учителя, поднял ее вверх и сказал: «Каким же образом она очутилась теперь в моих руках?» Обаку заметил: «Вот человек, который совершил сегодня трудную работу». После этого он пошел к себе в комнату.