Основы изучения языкового менталитета: учебное пособие
Шрифт:
Знания о мире, воплощенные в языке, согласно Ю.Д. Апресяну, имеют отчасти универсальный, отчасти национально-специфичный характер. Удачную, на наш взгляд, аналогию, описывающую соотношение универсального и национально-специфичного в языковой картине мира этноса, предлагает О.А. Корнилов:
«Сейчас, когда о единстве и многообразии внешнего мира известно практически всем, но непосредственно воспринимается лишь малая часть этого мира (одна из «единственностей»), национальные точки зрения на мир можно сравнить с восприятием людей, живущих в разных домах и на разных этажах, чьи окна выходят на один и тот же двор. В принципе, каждый из них знает все о своем дворе, знает, что где находится, но когда они смотрят каждый из своего окна, то видят либо совершенно разные вещи, либо те же самые, но в разных ракурсах. Для жителя первого этажа двор – это прежде всего заросли кустов, закрывающие окна, а для жителя верхнего этажа – это, к примеру, спортивная площадка, окруженная по периметру гаражами-ракушками.
Получается
Комплекс идей, связанных с трудами А. Вежбицкой и Ю.Д. Апресяна, на примере русской языковой картины мира развивается в книге Анны А. Зализняк, И.Б. Левонтиной и А.Д. Шмелева «Ключевые идеи русской языковой картины мира» (2005). Ряд слов и выражений любого естественного языка следует считать «ключевыми», если они служат своего рода ключом к пониманию каких-то важных особенностей культуры народа, пользующегося данным языком. Речь идет о каких-то представлениях о мире, свойственных носителям языка и воспринимаемых ими как нечто самоочевидное. Эти представления находят отражение в семантике языковых единиц, так что овладевая языком и, в частности, значением слов, носитель языка одновременно сживается с этими представлениями, а будучи свойственными (или хотя бы привычными) всем носителям языка, они оказываются определяющими для ряда особенностей культуры, пользующейся этим языком.
В другой работе Анны А. Зализняк языковая картина мира определяется следующим образом: ««Языковой картиной мира» принято называть совокупность представлений о мире, заключенных в значении разных единиц данного языка (полнозначных лексических единиц, «дискурсивных» слов, устойчивых сочетаний, синтаксических конструкций и др.), которые складываются в некую единую систему взглядов, или предписаний» [Зализняк 2006: 206–207].
Языковая картина мира формируется системой ключевых концептов и связывающих их инвариантных ключевых идей (так как они дают «ключ» к ее пониманию). Например, ключевые для русской языковой картины мира концепты заключены в таких словах, как душа, судьба, тоска, счастье, разлука, справедливость (сами эти слова тоже могут быть названы ключевыми для русской языковой картины мира). Такие слова являются лингвоспецифичными (language-specific) – в том смысле, что для них трудно найти лексические аналоги в других языках.
Совокупность подобных представлений о мире, заключенных в значении разных слов и выражений данного языка, складывается в некую единую систему взглядов и предписаний, которая навязывается в качестве обязательной всем носителям языка. Но почему говорящий на данном языке должен непременно разделять эти взгляды? «Потому что представления, формирующие картину мира, входят в значения слов в неявном виде, так что человек принимает их на веру, не задумываясь. Иначе говоря, пользуясь словами, содержащими неявные смыслы, человек, сам того не замечая, принимает и заключенный в них взгляд на мир. Напротив того, смысловые компоненты, которые входят в значение слов и выражений в форме непосредственных утверждений, могут быть предметом спора между разными носителями языка и тем самым не входят в общий фонд представлений, формирующий языковую картину мира» [Зализняк, Левонтина, Шмелев 2005: 9].
Поэтому важно не то, что утверждают носители языка, а то, что они считают само собою разумеющимся, не видя необходимости специально останавливать на этом внимание. Так, часто цитируемая строка Тютчева Умом Россию не понять свидетельствует не столько о том, что в самооценке русских Россия является страной, которую трудно постичь, пользуясь лишь средствами рационального понимания (эта точка зрения неоднократно оспаривалась другими русскими авторами), сколько о том, что для русской языковой картины мира инструментом понимания является именно ум, а не, скажем, сердце, как для древнееврейской и арамейской картины мира (эта картина мира, в соответствии с которой «органом понимания» является именно сердце, представлена и в текстах на русском языке – а именно в переводах Священного Писания).
Точно так же мы не можем делать вывод, что для русской языковой картины мира характерно представление, согласно которому чувство любви неподвластно воле человека и рациональным соображениям, на основании таких пословиц, как Любовь зла, полюбит и козла, или ходячего изречения Сердцу не прикажешь. То, что прямо утверждается,
Лингвокультурологическое понимание научного концепта «языковая картина мира» демонстрируется в книге О.А. Корнилова «Языковые картины мира как производные национальных менталитетов» (2003). Языковая картина мира рассматривается как вербализованная система «матриц», в которых запечатлен национальный способ видения мира, формирующий и предопределяющий национальный характер. В его концепции структурообразующую роль в языковой картине мира играют так называемые культурно-этнические доминанты: «В каждой национальной культуре можно обнаружить специфические черты, которые играют особо важную роль в формировании национального характера и национального менталитета. Такие черты мы предлагаем называть культурно-этническими доминантами».
О.А. Корнилов приводит очень интересные примеры проявления культурно-этнических доминант в китайской языковой картине мира. В китайской культуре существует феномен чрезвычайно уважительного, почтительного отношения к людям старшего возраста и к умершим предкам. Это почтительное отношение, очевидно, можно даже назвать культом, а уж считать китайской культурно-этнической доминантой можно вне всякого сомнения. Наши попытки найти необычное для носителей русского языкового сознания лексическое отражение этой доминанты увенчались успехом.
В русском языке объекты, приснившиеся человеку, не имеют специальных имен, для их обозначения используется синтаксическая конструкция мне (ему, ей) приснился (лась, – лось) + имя объекта. Особого имени заслуживает лишь страшный сон – кошмар, без уточнения, что же именно приснилось. В китайском языке объектом специальной номинации стало понятие tuomeng (покойник, явившийся во сне), что, как нам представляется, лингвистически подтверждает наличие в китайском языковом сознании доминанты «культ умерших предков». Явление во сне покойников не есть исключительно китайский феномен, такие сны видят носители всех языков, но переводят их в разряд именованных концептов лишь те языковые сообщества, для которых это явление признается достаточно важным в силу созвучности всему культурному контексту этноса. Осмелимся предположить, что сходные концепты должны существовать в языках племен, находящихся на низкой ступени развития, поскольку их сознание абсолютно мифологизировано, а все, что связано с загробным миром, в мифах имеет чрезвычайно важное значение. Конечно же, китайское языковое сознание никак нельзя сравнивать с мифологизированным племенным сознанием, но рассматривать данную доминанту в качестве сознательно сохраненного элемента такого сознания вполне допустимо.
Пример лексикализации культурно-этнической доминанты «культ старших» мы обнаружили в обозначениях родственных отношений в китайском языке. Оказалось, что существует слово xiong dzan, обозначающее концепт «родственники, которые старше меня» (т. е. говорящего). В большинстве языков концепт «родственники» не дифференцируется, деления родственников на старших и младших по отношению к говорящему не происходит: relatives (англ.), les parents (франц.), die Verwandten (нем.), los parientes (испанск.). С точки зрения носителей этих языков, такое положение вещей вполне естественно, а с точки зрения носителей китайского языкового сознания отсутствие концептов, эквивалентных понятию xiong dzan, является очевидной лакуной в лексическом покрытии фрагмента пространственно-временного континуума «родственные отношения» [Корнилов 2003: 180–181].
Составные части языковой картины мира. Вопрос о том, из чего «состоит» языковая картина мира, каковы ее строевые черты и конститутивные признаки, не имеет однозначного ответа из-за неопределенности и некоторой «размытости» объема и содержания самого исходного понятия «языковая картина мира».
Однако все возможное многообразие постулируемых составных частей и компонентов языковой картины мира, по сути, можно свести к двум макрообластям ее концептуальной сферы. По словам О.А. Корнилова, «национальная языковая картина мира является результатом отражения коллективным сознанием этноса внешнего мира в процессе своего исторического развития, включающего познание этого мира. ВНЕШНИЙ МИР и СОЗНАНИЕ – вот два фактора, которые порождают языковую картину мира любого национального языка». В результате взаимодействия этих двух факторов в языковой картине мира можно выделить две взаимосвязанных области – соответственно, отражение в ней пространственно-временного континуума как коррелята внешнего мира и образа самого «концептуализатора», человека как коррелята сознания.